может, не разрешат еще, - с непонятной для Анки надеждой отозвалась бабушка, - совсем мало времени прошло. Разве можно ее так скоро… ворошить.
- Разрешили уже, - ответил папа, - Игорь обо всем договорился. В понедельник должны поднять, в цинк и на самолет. Он с ней полетит, а Лена с детьми позже приедет…
- А можно с ней … попрощаться? – спросила Анка, едва сдерживая слезы облегчения и грусти.
- Конечно, Анют! – нарочито бодро ответил папа и подмигнул ей в полутьме, - Завтра же провожу тебя, цветов нарвем. Я в сторонке постою, а ты поговоришь напоследок с подружкой…
Когда на следующий день они пришли на кладбище, нагруженные конфетами и луговыми цветами, Анка растерялась. Вместо серого склепа – лес с каменными, железными и деревянными возвышениями. Вместо стеклянного гроба и свечей – земляной холмик в окружении поблекших венков. Следуя папиному примеру, она в замешательстве уложила свой букет прямо на холмик, на тарелочку конфеты, но так и не поняла, как прощаться с Мироськой, не видя ее. Неужели разговаривать с дурацким изображением на белом мраморе, совсем не похожим на ее подругу?
«Наверное, склеп под землей, и туда не всем разрешено ходить!», – догадалась она и решила, что созовет для храбрости девчонок и подкараулит, когда Мироську будут выносить. Вот тогда и попрощается по-настоящему.
…
Анка заворочалась, отлепилась от окна и потянулась к подстаканнику за водой. Теплая, противная, несмотря на то, что кондиционер шарашил на полную. За окнами все тот же унылый полумрак. Черное, грозовое небо впереди, потрепанный лес, грязная Суя, Макс, похлопывающий ладонью по рулю в такт радио… Тоска…
…
Половина деревни вышла на улицы и двинулась вслед неприметному фургончику с табличкой на лобовом стекле «груз 200». Уже потом, спустя много лет Анка поняла, что не скорбь и стремление поддержать Миросиных родителей вело людей на кладбище, а простое алчное любопытство – посмотреть, как оно будет? Ведь при них вытащат на свет божий то, что должно было бы на веки вечные остаться скрытым, тайным, запретным…
Подружки короткими перебежками подобрались как можно ближе, затаившись среди надгробий за спинами собравшейся толпы. Им видны были только ритмичные взмахи лопат и макушки мужиков над краем могилы. Ну и глубоко же вход!
Вскоре подоспели люди в респираторах и белых костюмах вроде того, что надевал папа, когда опрыскивал огород от жуков. Из ямы сначала вытащили какие-то черные доски, а следом на стропах вместо стеклянного гроба появился грязный, гнилой ящик в лохмотьях бурой обшивки. Толпа расступилась, подалась назад, зароптала.
Анка даже с расстояния нескольких метров почувствовала отвратительный, ни с чем несравнимый смрад и отшатнулась. Подружки шарахнулись тоже, зажимая носы подолами платьев.
Как во сне девочка видела тетю Лену – Миросину маму – которая с глухим стоном вцепилась в грязный ящик и потащила его на себя, и дядю Игоря – папу – который принялся ее от ящика отдирать. На помощь подоспели люди в защитных костюмах, что-то сдавленно кричали, неприлично ругались, требовали разойтись к чертям, но тетя Лена словно приросла к смрадному ящику. И только выла.
Когда руки ее, наконец, разжались, гроб закачался на канатах, раздался влажный хруст и… днище развалилось. Сквозь бешеный стук и гул в ушах, Анка едва расслышала визг девчонок и быстрый шелест ног. Удрали. А оцепеневшая Анка глядела, как из черного нутра гроба, споднизу что-то… рождается…
Сначала, подобно околоплодным водам, вниз обрушился небольшой водопад серой, маслянистой жижи, а следом появилось то, что осталось от Мироськи. Фиолетово-черное, отекшее и, одновременно, сморщенное, замотанное в грязные кружева. Она повисла, выгнувшись в пояснице, вниз головой. Отпавшая нижняя челюсть, ощерившаяся мелкими желтыми зубами, захлопнулась, вызвав ассоциацию с поймавшей муху лягушкой. Пустые глазницы, заполненные чем-то студенистым, смотрели прямо на Анку. Тряпки расползлись, высвобождая руки, которые под силой тяжести тоже потянуло вниз, но заклинило на полпути. Казалось, Мирося с мольбой тянется к ней. А в следующий миг она выскользнула из «чрева» и плюхнулась на дно могилы, подняв фонтан брызг.
Время стремительно побежало вперед, словно в старых черно-белых фильмах, где все куда-то спешат и суетятся. Тетя Лена осела на руках мужа в глубоком обмороке. Он, рыдая, пытался оттереть ее лицо от жирных брызг. Толпа беспорядочно бурлила. Спешил фельдшер с чемоданчиком. Местные мужики, подрядившиеся раскопать могилу, скрючившись, выплевывали за деревьями души. Люди в белых комбинезонах что-то глухо орали им сквозь респираторы. В конце концов, двое из них спрыгнули в могилу и вскоре подняли наверх черный, маслянисто блестящий мешок с молнией, в котором скользко перекатывалось что-то...
Среди этого мельтешения стояла она, Анка, не шевелясь и почти не дыша, словно статуя. Только глаза ее двигались, стараясь поспеть за всем сразу.
- Видели же, что воды по грудь, зачем гроб поднимали! – кричал кто-то.
- У нас протокол, - огрызались ему в ответ, - перевозим, не вскрывая. Это пусть прокуратура выясняет, кто дал согласие на эксгумацию!
- Закапывайте быстрее, пока мы все не заболели!
- А кто вас всех сюда приглашал? Чтоб вы все передохли!
- Прекратите! Родителей пожалейте!
- Знали, на что шли!
Черный мешок скрылся в машине. Кто-то молился, кто-то сыпал проклятиями, кто-то рыдал. Подоспела скорая, в которую погрузили Лену с Игорем. Мужики, уже трижды пожалевшие, что подписались на такое дело, обмотав лица майками, теперь спешно закидывали могилу глиной. Толпа начала расходиться. Анка ловила взгляды – все без исключения алчные, жадные, полные нездорового восторга и жути. Будет теперь тем для разговоров на долгие-долгие годы.
Сердобольная баба Ира – соседка – заметила окаменевшую среди могил девочку, запричитала и, положив дрожащую руку ей на плечо, завернула, повела прочь.
- Что ж ты, дурочка, пришла-то?
- Попрощаться…, - ответила Анка, с трудом разлепив пересохшие губы.
- Ну, ничего-ничего, ты молодая, все забудется. Людей надо помнить живыми, а что отдано земле, то земле и принадлежать до́лжно на веки-вечные. Большой грех. Господь покарал. Где ж это видано, чтоб могилку вскрывать, когда и года не прошло… Сверху-то песочек, а споднизу – ишь воды по пояс. Пойдем, я тебя домой отведу…
…
Не права оказалась баба Ира. Не забылось. Много месяцев Анка пребывала в ступоре, денно и нощно прокручивая и прокручивая в памяти отвратительную сцену. Родители, узнав, чему она
