то ткнет в сустав, то веко оттянет, то челюсти раздвинет — ни дать, ни взять, скупщик скота. В пятницу вечером, когда все собрались за ужином, он сказал: «Летние работы окончены». Каждому он рассчитал и выплатил жалованье — Грэйньер все лето посылал деньги домой, и тем не менее у него осталось еще четыреста долларов.
К вечеру воскресенья они спустили с горы последние бревна, а с простудой слегли еще шестеро. В понедельник утром бригадир выплатил каждому рабочему четыре доллара надбавки и сказал: «Проваливайте, парни». К тому времени кризис болезни миновал и у Билли. Но бригадир сказал, что опасается эпидемии инфлюэнцы, подобной той, что была в 1897 году. Он тогда осиротел — вся его семья, тринадцать братьев и сестер, умерли за неделю. Грэйньер сочувствовал боссу. Бригадир был толковым и честным начальником; голубоглазый мужчина средних лет, который не водил дружбы ни с кем, кроме своего сына Гарольда, и никогда никому не рассказывал, что рос без семьи.
То было первое лето, проведенное Грэйньером в лесах, а Робинсон-Гордж стал первым из железнодорожных мостов, на которых он работал. Годы спустя, точнее, спустя десятилетия, в 1962-м или 1963-м, он наблюдал за молодыми монтажниками на эстакаде, где Второй хайвей пересекает самое глубокое ущелье реки Мойи, столь же глубокое и длинное, как ущелье Робинсона. Старый хайвей проходил по дуге, пересекая мелководье, новый пролегал прямиком над пропастью, в нескольких сотнях футов над рекой.
Грэйньер с изумлением смотрел, как мальчишки срывают друг с друга каски и швыряют их на страховочную сетку тридцатью или сорока футами ниже, ухают за ними, чтобы неистово попрыгать в сетке, и карабкаются по нитям обратно на деревянный помост. Раньше он и сам обезьяной скакал по балкам, но теперь и на табурет влезть не мог, не почувствовав при этом легкий приступ тошноты. Глядя на мальчишек, он внезапно осознал, что прожил почти восемьдесят лет, и все это время мир продолжал — и продолжает — вращаться.
Несколькими годами ранее, в середине 1950-х, Грэйньер заплатил десять центов, чтобы посмотреть на Самого толстого человека в мире, восседавшего на тахте в автоприцепе, перевозившем его из города в город. Чтобы поместить Самого толстого человека на тахту, пришлось снять крышу с фургона и опустить его внутрь при помощи крана. Он весил больше тысячи фунтов. Сидел там, огромный, обливаясь потом — усы, козлиная бородка, в ухе золотая серьга, как у пирата; на нем были лишь блестящие шорты и больше ничего, плоть скатывалась с двух сторон, свисала с тахты, как застывший водопад, а из кучи малы, бывшей его телом, торчали голова, руки и ноги. Люди выстраивались в очередь перед открытой дверью, чтобы взглянуть. Каждому из зрителей он предлагал купить его фотографию из стопки, лежащей у окна, — за десятицентовик.
Грэйньер жил долго и с годами начал путать хронологию событий: например, был уверен, что в тот же день, когда он увидел Самого толстого человека — вечером того дня, — он стоял на Четвертой улице в Трое, штат Монтана, в двадцати шести милях восточнее моста, и смотрел на пассажирский вагон, в котором ехал странный молодой артист Элвис Пресли. Личный поезд Пресли почему-то остановился, возможно, для починки, именно здесь, в этом крошечном городке, где и станции-то как таковой не было. Ненадолго показавшись в окне, знаменитый юнец поднял руку в знак приветствия, однако Грэйньер этого не увидел — он слишком поздно вышел из парикмахерской напротив. Ему об этом рассказали горожане, выстроившиеся вдоль улицы в сгустившихся сумерках, перед дизелем, басившим на холостом ходу; некоторые тихо переговаривались, остальные молчали и все вглядывались в тайну и величие этого мальчика — недосягаемого и такого одинокого.
Еще Грэйньер видел лошадь, снимавшуюся в вестерне, и мальчика-волка, а в 1927 году он поднимался в воздух на биплане. История его жизни началась с путешествия на поезде, которого он не помнил, а завершилась, когда он стоял и смотрел на поезд, перевозивший Элвиса Пресли.
3
Ребенком Грэйньера посадили на поезд и отправили в Айдахо. Он не знал, откуда именно приехал, поскольку его двоюродная сестра — она была старшей из детей — говорила одно, второй по старшинству брат — другое, а сам он не помнил. Тот второй кузен к тому же утверждал, что они вовсе и не братья, сестра говорила обратное: их мать, которую Грэйньер в не меньшей степени считал и своей матерью, приходилась сестрой его отцу, а ему, соответственно, тетей. И все трое — два брата и сестра — сходились в том, что Грэйньер приехал на поезде. Как он потерял своих настоящих родителей? Этого ему никто не рассказывал.
Когда он сошел с поезда в городке Фрай, штат Айдахо, ему было шесть или семь лет: с последнего дня рождения прошло уже много времени — возможно, и с предпоследнего, а последний он просто пропустил; в любом случае он не смог бы назвать точную дату. Насколько ему было известно, родился он где-то в 1886 году то ли в Юте, то ли в Канаде и к новой семье его привела Великая северная железная дорога, строительство которой завершилось в 1893 году. Он приехал, проведя несколько дней в поезде; пункт назначения был написан на оборотной стороне магазинного чека, приколотого к его груди. Все запасы провизии он съел в первый же день странствий, и в пути его подкармливали проводники. В этой череде передряг он тут же забывал происходившие с ним события, и вскоре воспоминания о самой ранней части жизни начисто стерлись у него из памяти. Его старшая сестра говорила, что он приехал с северо-востока Канады и поначалу изъяснялся исключительно на французском — им пришлось выбивать из него этот язык, чтобы высвободить место для английского. Двое же кузенов уверяли что он мормон из Юты. В столь раннем возрасте он попросту не догадался разузнать у тети и дяди, кто же он на самом деле такой. Когда много лет спустя эта мысль все же пришла ему в голову, они оба давно умерли.
Его первое воспоминание: на грязной улице во Фрае, откуда видна река Кутеней, он стоит рядом со своим дядей, Робертом Грэйньером Первым, головой едва доставая ему до плеча, рядом с этим пропахшим дымом мужчиной, которого он почти сразу стал называть отцом, — и наблюдают они за массовой депортацией из города сотни, а то и больше, китайских семей. В конце улицы, на сортировочной станции компании «Боннер-Ламбер» стояли, почти не переговариваясь, мужчины с топорами, пистолетами и дробовиками, пока странные человечки вскарабкивались на три вагона-платформы, тараторя по-птичьи и сгоняя
