щёки так округлились, что казалось глаза заплыли жиром. Сёстры и брат неустанно дразнились, стесняясь такой сестры и не хотели брать её в свои компании. Филиппа, в основном, сидела дома одна, когда они гуляли или развлекались. Хотя, особенно, в последнее время ей так хотелось с ними…
Когда мать стала кричать на Филиппу, плач и вой в комнате стих. Внимание всех присутствующих обратилось на них. Только тётка продолжала раскачиваться на лавке, но и она тоже прислушивалась к происходящему.
— Тебя дешевле убить, чем прокормить! Ткани на платье уже целый тюк идёт! — продолжала шипеть мать.
Вдруг какая-то мысль пришла к женщине в голову, и она так пристально уставилась на дочь, что Филиппа поёжилась, предчувствуя неприятности.
— Поднимись! — приказала мать Филиппе. — Выйди на середину комнаты! Повернись вокруг!
Девушка с опаской, но послушно, выполнила все указания, больше всего в этот момент опасаясь, что её побьют ни за что, ни про что, просто потому, что попала под руку в неподходящий момент.
— Посмотри-ка сюда, отец! Она такая жирная, что выглядит, как не пойми кто. Всё тело, будто тесто — бесформенное. Если обрезать ей косы и надеть штаны… — говоря, женщина задумчиво осматривала дочь, обходя её по кругу, при этом, приближаясь к мужу.
Мужчина, поглощённый горем, особо не реагировал. Он даже покачнулся, едва не упав, когда жена с силой развернула его к Филиппе.
— Эта толстая корова всё равно висит у нас на шее мёртвым грузом. Кто её, такую жирную, замуж возьмёт? Парней в городе и так не хватает, приданного за нашими девками мало. На такую ораву разве напасёшься? Вон двум старшим еле-еле женихов нашли и те сговорились, да со свадьбой не торопятся. Отец, давай её вместо сыночка нашего на призыв отдадим!
В доме мгновенно стало необыкновенно тихо. Все уставились на мать: кто с искренним изумлением, кто с зарождающейся надеждой, а Филиппа — с настоящим ужасом.
Тем временем, женщина продолжала горячо убеждать мужа и доказывать возможность такой авантюры:
— Всем на улице известно, что они с Филиппом в один день родились. Соседи знают, что второй ребёнок из двойни с детства постоянно болеет, потому из дому почти не выходит. Да! Да! Может и видели, что одета, как девочка или слышали что. Это риск. Но я уверена, если будем так говорить, знакомые и соседи поверят, что у нас оба ребёнка из двойни — мальчики, как чаще всего и бывает. Только один больной, и на голову, в том числе, вот и рядился, иногда, в девчонку. Никто не удивится, что на верную кабалу и смерть второго, больного, сына отдаём!
Отец только отрицательно покачал головой, но посмотрел на Филиппу задумчиво. Женщина настойчиво продолжала:
— Филиппа всегда дома сидела, поэтому в такую квашню превратилась. Её только родня наша и видела. Когда мы её с глиняной меткой на поясе сдадим, никто не доложит, чтобы на плаху не угодить. А у призванных, по закону, о семьях не спрашивают! Как только Филиппа попадёт в клетку, она перестанет быть нашим ребёнком. Мы выполним призыв и перестанем нести ответственность за неё. Тело и душа призванных принадлежат императору, а их единственная семья — отряд, от прошлого им остаётся только имя. Если девчонка заговорит о своей семье, её просто убьют на месте и все дела. Сколько мальчиков не дожили даже до своего первого боя потому, что часто говорили о доме, и своих маме с папой и пытались связаться с ними. Хоть одна показательная казнь, да случается каждый год, чтобы помочь призванным навсегда отказаться от прошлой жизни.
— Ступай на двор, займись каким-нибудь делом! — рявкнул отец на остолбеневшую младшую дочь.
Он словно хотел убрать соблазн с глаз своих.
— Послушай! Даже, если ничего не получится, и наша попытка спасти сына провалится, мы должны попытаться! — услышала Филиппа умоляющий шёпот матери, покидая комнату.
Филиппа выбежала за дверь, закрыла её и прислонилась спиной в изнеможении.
Что это сейчас мать говорила? Отдать её на военную службу вместо Филиппа? Как такое возможно?! Она просто не могла такое принять!
Ночь прошла более-менее спокойно. Филиппа, обдумав всё, пришла к выводу, что у матери просто помутилось в голове от горя. Девушка до последнего мгновения надеялась и верила, что отец не согласится на преступную, гибельную для неё, подмену!
Глава 3
Они набросились на неё все вместе, как свора собак на загнанную дичь: обезумевшая мать, тётка и сёстры. Тянули за руки, сдирали одежду, безжалостно выворачивая руки. Филиппа безостановочно что-то кричала, жалобно умоляла их остановиться, преувеличенно ласково называя каждую сестру по имени. Никто не отвечал на её слезливые просьбы. Женщины тяжело сопели в молчаливой борьбе с отчаявшейся Филиппой, и угрюмо делали своё чёрное дело.
В лихорадочном поиске хоть какой-то помощи, сопротивляющаяся из последних сил, девушка дико оглянулась вокруг.
Её отец так и стоял молча, отвернувшись к окну от творимого за спиной бесчинства, только плечи чуть напряглись, словно что-то тяжёлое перед собой держал и отпустить не мог.
Через мельтешение рук и тел женщин вокруг себя, Филиппа мельком увидела, как брат бежит к входной двери, бросив на неё отчаянный виноватый взгляд.
Вскоре Филиппа осталась без фартука, юбки и собственноручно вышитой нижней сорочки. Простые панталоны из мягкой выбеленной ткани мать крикнула помощницам оставить.
— Принеси отцову одежду, самую старую и негодную и попросторнее. Призванных все в тряпьё одевают. Всё равно им сразу форму выдадут, — крикнула она одной из дочерей.
Филиппа ревела, сгорбившись, крест-накрест прикрывая обеими руками груди и не беспокоясь о слезах и соплях через губу. Она отчаянно мечтала стать такой маленькой, как мышка, чтобы можно было сбежать от своих мучительниц и спрятаться в норку. Несчастная ни на мгновение не умолкала, не переставая, просила каждую сестру, на которую падал её взгляд, тётку, маму и широкую спину отца смилостивиться и пожалеть её.
— На, вот! Надевай! — бросила мать на пол, к ногам Филиппы, старую штопаную рубаху мужа и его штаны. — Не наденешь, вытолкаем на улицу в одних панталонах. Ты такая толстая, на наше счастье, что никто не разберётся груди это у тебя или жировые складки.
Возможно, женщина и не решилась бы осуществить такую угрозу, но Филиппа уже не могла рассуждать разумно. Дрожащими руками девушка быстро выхватила рубаху и, путаясь, натянула на себя. В плечах она была слишком велика, рукава повисли до колен, закрывали ладони. Зато, в груди, на животе и бёдрах ткань натянулась, стискивая тело, словно обручем. Низ рубахи оказался слишком длинным и узким для Филиппы. Мать недовольно фыркнула,
