предпочитают пользоваться, мы же не знаем ничего. Вы в Англии виделись и говорили с людьми из этой чертовой лиги, вы знаете в лицо человека, руководящего ею, мы – нет. – Он придвинулся к столу и пристально посмотрел в тонкое бледное лицо перед собой. – Если вы мне сейчас назовете и опишете их предводителя, нам будет намного легче работать. А вы можете нам его назвать, и вы сделаете это, гражданин Шовелен.
– Я не могу, – упрямо возразил Шовелен.
– А! Тем не менее я думаю иначе. Но ладно. Я не осуждаю ваше молчание. Вам хочется самому получить награду за победу, вам хочется отомстить своими руками. Passons![2] По-моему, это вполне естественно. Однако, ради собственной же безопасности, не жадничайте так, гражданин. Если вы его действительно знаете, отыщите и заманите во Францию! Мы требуем его! Народ его требует! А если народ не получит что требует, то обернется против обманувшего его чаяния.
– Гражданин, я понимаю, что ваша собственная безопасность и безопасность вашего правительства очень тесно связаны с поимкой Сапожка Принцессы, – уколол Шовелен.
– И ваша голова тоже, гражданин Шовелен, – заключил Робеспьер.
– Вы можете мне поверить, гражданин, что я мало беспокоюсь об этом. Вопрос заключается в том, чем сможете вы и правительство помочь мне, если удастся заманить этого человека во Францию.
– Всем, – ответил Робеспьер, – что может обеспечить ваш ясный план и конкретную цель.
– У меня есть и то и другое. Но я должен поехать в Англию хотя бы с полуофициальным назначением. Я ничего не смогу сделать, если мне придется прятаться переодетым вдалеке от проезжих дорог.
– Это нетрудно устроить. Недавно состоялся разговор с британскими властями по поводу безопасности и сохранности здоровья мирных французских подданных, находящихся сейчас в Англии. После длительной переписки они согласились на наше предложение неофициального представительства, которое будет соблюдать коммерческие и финансовые интересы наших граждан. С таким поручением мы вполне можем послать вас, если это поможет вашим планам.
– Восхитительно. Я нуждаюсь лишь в маске. Эта ничем не хуже любой другой.
– Значит, все?
– Не совсем. У меня есть кое-какие соображения, но я должен знать, что мне доверяют абсолютно. Кроме того, я должен обладать неограниченной властью.
Ни одна деталь не говорила о слабости в этом маленьком, похожем на хорька человеке, смотревшем прямо в лицо недоверчивому якобинскому лидеру. Робеспьер медлил с ответом. Он внимательно приглядывался к сидящему напротив, пытаясь прочесть под его нахмуренными бровями, не скрывает ли он каких-либо иных, эгоистических целей за требованием абсолютной власти.
Однако Шовелен не дрогнул под этим взглядом, который заставил бы любого во Франции побледнеть от невыразимого ужаса. После непродолжительного молчания Робеспьер спокойно сказал:
– Вы будете иметь полную власть военного диктатора в любом городе или области Республики, где бы вы ни оказались. Перед вашим отъездом революционное правительство назначит вас верховным руководителем всех подразделений Комитета общественной безопасности. Это означает, что каждый ваш приказ, каким бы он ни был, будет отдаваться от имени Республики и должен быть выполнен в точности под страхом обвинения в измене.
Шовелен удовлетворенно крякнул, даже не пытаясь скрыть от Робеспьера своей радости.
– Мне нужны агенты, – добавил он. – Агенты или шпионы, мы можем назвать их как угодно. И, конечно же, деньги.
– У вас будет и то и другое. Мы располагаем в Англии мобильной секретной службой, которая творит там великие и благие дела. В центральных графствах вспыхивают кое-какие беспорядки. Помните бирмингемский мятеж? Это в основном устроено нашими ребятами. Вам известна Кондей, актриса? Она неплохо пристроилась в кругах, которые в Лондоне считаются либеральными, – кажется, их еще называют – виги. Забавно, не правда ли? По-моему, это значит – парик. Так вот, Кондей устраивает благотворительные представления в пользу парижской бедноты в нескольких клубах, принадлежащих этим вигам. И она может очень нам пригодиться.
– Женщина всегда пригодится в подобных случаях. Я непременно разыщу гражданку Кондей.
– И если она сослужит вам хорошую службу, я думаю, что смогу предложить ей что-нибудь весьма соблазнительное. Женщины так суетны, – добавил с нарочитой серьезностью Робеспьер, полируя при этом свои ногти. – Есть тут одна вакансия, в «Maison Moliére». Впрочем, пожалуй, это будет более соблазнительно: у нас пока нет никого на роль богини Разума в предстоящем национальном празднике. Это может завлечь любую женщину. Процессии, парады, всенародные гулянья – такому может позавидовать кто угодно. Что вы на это скажете, гражданин? Надеюсь, теперь у вас нет никаких сомнений в том, что если вам в самом деле для исполнения ваших планов понадобится женщина, то она у вас будет? Подогреть ее желание – зависит только от вас.
– Благодарю, гражданин, – скромно откликнулся Шовелен. – Я никогда не терял надежды, что революционное правительство однажды вновь призовет меня. Признаюсь, я в прошлый раз проиграл; англичанин неутомим, умен и богат, очень богат. Иначе вряд ли бы ему так везло; ведь, к сожалению, на нашем побережье, да и в самом Париже все еще господствуют коррупция и взяточничество. Он выскользнул из моих рук как раз в тот момент, когда мне казалось, что держу его наиболее крепко. Признаю это. Но я готов отыграться за прошлогоднее поражение, и… и хватит об этом. Я готов приступить немедленно. – Шовелен стал искать глазами свой плащ и шляпу, решительно поправляя узел на галстуке.
Но Робеспьер не торопился его отпускать. Этот прирожденный шарлатан и мучитель душ человеческих был еще недостаточно удовлетворен лихорадочным состоянием своего коллеги.
Шовелен всегда пользовался уважением и доверием. Его служба в области внешних сношений революционного правительства высоко ценилась. Одно время он даже являлся неотъемлемой частью того беспощадного децимвирата, который, во главе с Робеспьером, осуществлял правление Францией по законам бесконечного кровопролития и беспримерной злобы. Шовелен был проницателен и умен, кроме того, обладал качествами беззаветного патриота, которых Робеспьеру явно недоставало.
Неподкупный цвета морской волны уже устал от этого дипломата. Он страстно желал избавиться от него.
Так что неудачная попытка коллеги предоставить революционному трибуналу наглого и вездесущего англичанина была на руку Неподкупному. Впрочем, неудачнику даже не досаждали какими бы то ни было неприятностями, а просто оставили его в полном неведении на целый год. Теперь оставалось еще немножечко подождать, чтобы о нем все забыли окончательно. Как вдруг ему был дан не только еще один шанс вернуть себе общественное расположение, но была при этом еще и предоставлена практически неограниченная власть. И сам Робеспьер никак не мог ему отказать в этом. Он, завистливый и ревнивый. Неподкупный, теперь уже был не властен как-либо помешать или же навредить коллеге.
С присущей ему мягкостью он, казалось, старательно вникал во все шовеленовские планы, помогая ему чем можно, – потому что в запасе у него было что сказать бывшему послу, прежде чем
