их.
ВОСТОЧНАЯ СКАЗКА
Северный ветер дул уже несколько дней. По утрам тропинки в горах, по которым пробирался путник, покрывались инеем. Ветхий плащ плохо согревал его, как и ряса, видневшаяся под ним. Любой с первого взгляда признал бы в нем странствующего монаха секты Ищущих, и не столько по стилизованному глазу, вышитому на капюшоне, сколько по фанатичному взгляду, которым он смотрел вперед. Члены секты уже несколько столетий бродили по свету без определенного направления, веря в то, что только им суждено познать смысл человеческого существования, найдя на земле Красоту Небесную и воплотив ее. Среди Ищущих были поэты и композиторы, художники и скульпторы, готовые воссоздать Небесную Красоту средствами того искусства, которым они владели. Этот был художником, и в дорожном мешке за спиной носил свиток особой бумаги, кисточки и краски.
Он был средних лет, но лицо его, твердое и обветренное, казалось, не имело возраста, а прямые темные волосы, наполовину скрывавшие его, придавали выражение упрямое и одновременно отрешенное. Нужно было иметь особый склад души, чтобы посвятить свою жизнь цели, не имеющей четких очертаний, зависящей от Божественного Предопределения,
отмечающего только избранных.
Он шел по крутой, узкой тропинке, напряженно глядя под ноги. Вдруг он вздрогнул от неожиданности: внизу, между скал, словно раздвинувшихся перед его взором, раскинулась зеленая цветущая долина, откровенная в своей нереальности, реальная вопреки здравому смыслу. Покрытая легкой пеленой тумана, она манила, звала его к себе с неодолимой силой. Вниз тропы не было, но для человека, стоящего на уступе скалы, это уже не имело значения. Не помня себя в нетерпении, обдирая руки и ноги, где-то скатываясь и падая, весь в ссадинах, он, наконец, достиг вожделенной цели. В какой-то момент боль от ушибов и кровоточащих пальцев накатила на него с такой силой, что он почти потерял сознание.
Постепенно боль отпустила его. Когда он открыл глаза, то первое, что поразило его, было небо странного цвета морской волны, глубокое и близкое одновременно. Вокруг него царило знойное лето: цвели роскошные цветы с пьянящим ароматом; травы, свежие, словно омытые дождем, добавляли к нему свои терпкие ноты. Жужжали пчелы, легкомысленные бабочки садились на его рясу, где-то перекликались птицы, мелькавшие ярким оперением вдали.
Монах встал и, осмотревшись вокруг, пошел к ручью, начинавшемуся в центре этой маленькой долины. Он шел, а мягкие и нежные травы словно ласкали его. С каждым вдохом в него вливалась бодрость, а вода оказалась прохладной и опьяняющей, как молодое вино. Зелень земли, сливаясь с зеленью неба, омывали душу вечным покоем, располагая к лени и чувственному созерцанию.
«Неужели я оказался в числе избранных, и Небо открыло мне свою Красоту? – подумал монах. – Это, безусловно, волшебный мир, но имеет ли он отношение к Небу?» Он чувствовал, что и следа не осталось от тяжелой усталости последних дней, ссадины и ушибы его больше не беспокоили, а в душе медленно поднималась радость бытия, свойственная молодости. Впервые за много лет он вспомнил о женщинах и, поймав себя на этом, резко тряхнул головой. «Нет, это не Красота Неба, – решил он, – слишком много вожделения разлито в этом воздухе, цветах и плодах, отягощавших ветви деревьев, в журчанье ручья».
Решив так, он съел несколько необыкновенных плодов, запил их водой и лег на разостланный плащ.
Вскоре небо стало темнеть, появились яркие звезды. Они казались совсем близкими, словно достаточно было протянуть руку, чтобы дотронуться до любой из них. Глядя не небо и молясь о ниспослании ему Небесной Красоты, путник задремал, но спалось ему неспокойно: во сне ему казалось, что нежные женские губы и руки ласкают его.
Он проснулся оттого, что солнце ярко светило ему в глаза с лиловофиолетового неба. Вокруг него была та же долина, но в то же время и совершенно другая. Оттенки изумруда бесследно исчезли, листья и травы представляли собой сочетание разных тонов золота и меди, разбавленных багрянцем и пурпуром. Песочного цвета трава пружинила под его сандалиями. Даже запахи были другими: хрустальный воздух был напоен тонким грибным
ароматом, запахом орехового масла, сладостью и кислотой переспелых раздавленных ягод. Этот мир был прекрасен, хотя и совсем иной красотой, нежели вчера. Это была красота зрелости, зовущая к размышлению и познанию.
«Вот Она, Бог услышал меня, – прошептал монах. Он достал из дорожного мешка краски и бумагу и стал бродить, вглядываясь в золотое великолепие, пылающее вокруг. Много раз он останавливался и брал в руки уголек, чтобы начать рисунок, но ни одной линии так и не сделал. «А есть ли у меня с собой такие краски, чтобы запечатлеть это драгоценное золото на фиолетовом бархате неба?» – мелькала в его сознании пугающая мысль. Так прошел день, и, не сделав ни одного штриха, он стал укладываться на ночь. «Мое сердце не успело еще впитать в себя Высшую Красоту, насладиться ее совершенством, проникнуться им. Время свершения еще не наступило, ожидание еще длится, и мой час не позвал меня. Завтра или послезавтра я сделаю то, к чему шел всю свою жизнь», – так думал он засыпая.
Проснулся он от холода, и холодным блеском отполированной стали наклонилось к нему Небо. На плаще, которым он укрывался, и на рисовальных принадлежностях лежал снег. Снег, сверкавший алмазными искорками на ярком солнце, покрывал всю долину. Штрихами черной туши на белой бумаге казались деревья и камни. И это была Красота, но другая, строгая, даже чем-то враждебная в своей отрешенности и холодности. Монах, вздрогнув от холода, поспешил надеть свой плащ. Что ж он нарисует это. Но когда он стал выкапывать из-под снега свои рисовальные принадлежности, то услышал легкий гул и, подняв глаза, со страхом увидел, что со скал, окружавших долину, сыплются камни. Быстро вскочив, он ринулся к тому месту, куда упал два дня назад. Сдирая ногти, цепляясь чуть ли не зубами, он полез, подгоняемый страхом смерти, вверх, туда, к узкой тропинке, по которой он шел. Он успел. Схватившись за жесткие ветки куста, росшего, казалось, прямо из камней, он забрался на каменистую узкую площадку как раз в тот момент, когда страшный шум снежной лавины потряс воздух. Несколько камней упали на него сверху, оставляя ушибы, но он смог удержаться.
Долины уже не было. Всю ее покрывали камни и снег, упавшие сверху. Переведя дыхание и потирая ушибленные места, монах двинулся вперед.
Ветер дул ему навстречу, поднимая седые пряди, падавшие на лоб. За сутулыми плечами уже не было котомки с бумагой и красками, она осталась внизу. Холодные струи хлестали его по лицу, заливали глаз Ищущих
