кругу Геккерена. На эту проделку он решился, по мнению пушкиниста, из подлого озорства. Долгорукова подозревали и современники. На склоне лет он даже опубликовал своеобразную отповедь в герценовском «Колоколе».
Щёголев в предреволюционные годы собрал едва ли не все имевшиеся к тому времени документы, связанные с дуэлью Пушкина и ввел в оборот немало новых данных – например, о последней встрече Пушкина с Николаем I. Но бросалось в глаза предубеждение исследователя по отношению к жене поэта. Он нашел виновника гибели Пушкина. А точнее – виновницу. К Натали Щёголев относился как неумолимый прокурор. «Наталья Николаевна была увлечена серьёзнее, чем Дантес… доминировал в любовном поединке Дантес: его искали больше, чем искал он сам», – эта трактовка в 1916-м воспринималась как нечто сенсационное. Принято считать, что преданная супруга, «чистейшей прелести чистейший образец», отвергла ухаживания назойливого француза, позволив себе лишь мимолётное светское кокетство. Многие жрецы пушкинского святилища и сегодня считают кощунственными любые подозрения в адрес Натали. Так строптивый пушкинист заслужил репутацию женоненавистника. У него нашлись последователи, в том числе знаменитые. «До крайних пределов осуждения и обвинения жены Пушкина дошла Анна Ахматова», – писал академик Дмитрий Благой.
Когда в 1987 году в издательстве «Книга» затевалось переиздание книги Щёголева массовым тиражом, в прессе появилось открытое письмо, подписанное знаменитыми писателями и пушкинистами. Леонид Леонов, Юрий Бондарев, Семён Гейченко, Николай Скатов – все они выступили против щёголевской книги: «Ещё в двадцатых годах чрезвычайно субъективный взгляд Щеголева на семейные отношения Пушкиных был ошибочно принят некоторыми талантливыми литераторами за абсолютную истину и внёс такое смятение в умы, что многим и многим писателям, ученым, исследователям биографии поэта стоило большого труда в течение десятилетий отстоять доброе имя самого близкого Пушкину человека, его дорогого друга, любимой женщины, матери его детей – Наталии Николаевны». Остановить переиздание не удалось. Но тираж, под давлением общественности, сократили. Вычеркнуть Щёголева из контекста не удалось. Парвеню? Возможно. Зато – труженик пушкинистики.
Викентий Вересаев первым попытался воспроизвести жизнь Пушкина день за днём – и получилось не только капитальное исследование, но и увлекательное чтение. Его «Пушкин в жизни» и «Спутники Пушкина» – из тех книг, о которых поначалу спорят не без высокомерия, но через десятилетие – другое мало кто сомневается, что это – классика. Вслед за Щёголевым, Вересаев неприязненно относился к Наталье Николаевне и намекал на её «особые отношения» с императором – в том числе и после гибели Пушкина. Ведь её новый муж Ланской вполне годился в Нарышкины, хотя и не удостоился диплома…
Академик Юрий Лотман первым в печати объяснил скандальные приставания Дантеса к жене Пушкина желанием устранить порочащие его слухи о гомосексуальной связи со своим приёмным отцом – бароном Геккерном. Речь пошла даже о некоем «заговоре мужеложцев» против Пушкина, который к тому времени успел испортить отношения и с Михаилом Дондуковым-Корсаковым, и с министром Сергеем Уваровым, былым приятелем по литературным собраниям… Лотман считал вероятным сговор между Уваровым и Геккереном. Уваров когда-то основал литературное общество «Арзамас», построенное на розыгрышах и мистификациях. Ему бы хватило фантазии на «диплом ордена рогоносцев». Недурная месть за оскорбительные эпиграммы. «Пушкин защищал свой Дом, свою святыню, на которой основано „самостоянье человека“, от низости, коварства и разврата», – писал Лотман.
Возмутителем спокойствия служил в пушкинистике Александр Лацис, разработавший гипотезу о неизлечимой болезни, которая сжигала поэта несколько лет. По этой версии, именно из-за тяжкого недуга Пушкин выбрал дуэль как завуалированную форму самоубийства. Система доказательств построена на одном допущении: Пушкин с юности был склонен к мистификациям, слова в простоте не сказал. И всё-таки не только у Лациса, но и у менее эксцентричных исследователей сквозит: Пушкин как будто стремился к поединку, чтобы разом разделаться со всеми напастями. Против этой версии – жизнелюбие поэта. Его литературные планы. Он ещё не утвердил себя в полной мере как историограф и прозаик. В его кабинете осталась вереница незавершённых «пиес» – да каких.
Историк московской Руси Руслан Скрынников, как и подобает петербуржцу, много лет исследовал историю дуэли Пушкина, искал документы, анализировал версии, в том числе переписку Дантеса с приемным отцом, которая оставалась неизвестной во времена Щёголева. В итоге получилась книга не только насыщенная фактами и версиями, но и литературно отточенная. Скрынников не верил в суицидальные настроения Пушкина – любящего многодетного отца. Историк полагал, что пресловутый «диплом» Пушкину без дальнего прицела послали молодые озорники – князь Пётр Урусов, корнет Константин Опочинин. Они развлекались таким образом и с другими мужьями, о которых судачили в свете. Скрынников назвал и главную причину дуэли – слух о сожительстве Пушкина с Александриной. Распускал слухи кавалергард Александр Трубецкой – фаворит императрицы, входивший в круг Геккерена. Щёголев считал этот мотив третьестепенным.
Пушкинист Андрей Лисунов высказал предположение, что автором рокового ордена рогоносцев был… сам Александр Сергеевич, великий мистификатор. Таким образом он стремился сделать необратимым cмертельный поединок с обидчиком. Еще дальше пошёл академик Николай Петраков – известный экономист, директор института Проблем рынка, всю жизнь мечтавший стать пушкиноведом. Он не сомневался, что император Николай I влюбился в Наталью Николаевну не менее серьезно, чем его старший брат – в Нарышкину. Ведь до последнего часа император носил портрет Натали в медальоне… Где тут кончается легенда и начинается документ? И не разберешь.
Зёрна всех версий – даже самых невероятных – можно найти в пересудах современников Пушкина – Вяземского, Хомякова, Тургенева, Жуковского… А непреложной правды не ждите – будущие исследователи продолжат череду тайн и предположений.
Эта книга – достойное приношение памяти великого поэта и собрание документов почти детективной истории, о которой каждый из участников имеет собственное мнение, каждый создает собственный сценарий. Последний год жизни Пушкина – вечная загадка. На кого мог опереться поэт, попавший в омут чудовищной интриги? В советское время в научный оборот вошла переписка Карамзиных – семейства, близкого к Пушкину и искушенного в придворной и литературной жизни. Она проливает свет на контекст гибели поэта. Не менее интересна позиция Петра Вяземского, который считал себя одним из виновников гибели Пушкина и в первые дни после дуэли, с помощью супруги, написал послание императору, в котором описал события в благоприятном для себя ключе. Вы увидите и другие свидетельства, исследования, версии, которые достойны внимания, а в сумме дают объективное представление об одном из самых трагических событий в истории России.
Только один участник давней интриги ничего не написал о ней – Александр Пушкин. Поэтому так трудно приоткрыть правду тех событий. Книга, которую вы держите в руках, поможет в этом.
Арсений Замостьянов,
заместитель главного редактора журнала
