короткий, но глубокий обмен взглядами оставил значительный след у обоих.
Кровь ушла от сердца и ударила в голову, благодаря чему Четвертая вернулась в реальность и резко опустила голову вниз. Она не видела реакции Эдварда, но надеялась, что он не придал этому особого значения или вообще не заметил ее глупую оплошность. Благо он не задержался на месте слишком долго и направился дальше в особняк. Четвертая выдохнула с облегчением.
Следом за Эдвардом шел его камердинер — Чарльз Уитман. Однажды, когда Четвертая узнала, что он еще и лучший друг детства Эдварда, она ужаснулась от одной только мысли, что люди способны даже самых преданных соратников превратить в прислугу. Одно дело заклятый враг, но друг… Четвертая этого не понимала.
В принципе, как и не понимала отношения Чарльза к его положению в семье. Шестьдесят шестая хлопнула Четвертую по спине, и та встала прямо. Мужчина, выпускавший до этого пассажиров из экипажа, стоял теперь у парадной двери и держал ее открытой. Уинтерсы зашли в дом, а Чарльз остановился перед Лили и выглядел слишком радостно для того, кто был в плену у такой влиятельной семьи.
«Люди явно в лучшем положении, чем мы — кошколюди» — подумала Четвертая и краем глаза посмотрела на Лили, а затем на Чарльза.
— Милорд, с возвращением, — коротко поклонилась Лили, — Рада Вас видеть в целости и сохранности. Как прошла дорога?
— Лили, просил же не называть меня так. По крайней мере, при людях. Ты меня смущаешь… — Чарльз почесал затылок и отвел взгляд в сторону. — Я ведь не унаследовал титул, забыла?
Лили хихикнула.
— Мне нравится видеть, как Вы смущаетесь. Вам это к лицу, — Девушка сдержала смех, прикрыв улыбку рукой.
Они выглядели так легко и непринужденно, что позволило Четвертой мысленно оказаться где-то в другом мире, где нет ни войн, ни расовых предубеждений, ни зла в целом. Эти двое находились в своем собственном мыльной пузыре. Их не волновала непогода, не беспокоило время — они были увлечены друг другом так, что казалось, весь мир подождет, пока они не перестанут любезничать. Четвертая завидовала. Завидовала, что у нее никогда такого не было и, скорее всего, уже не будет. Ей хотелось порвать эту тонкую мыльную пленку, чтобы показать им, насколько жестока на самом деле реальность. Однако что-то ее остановило. Четвертая коснулась своих ушей через ткань чепчика и вспомнила Эдварда.
«Может, шанс все-таки есть?» — подумала девушка.
За спиной послышался женский голос:
— И чего мы тут уши развесили? Чемоданы ждать не будут! Вперед, за работу!
Горничные обернулись и увидели Дакоту Трэнт, смотрящую на них свысока. Чарльз извинился, поклонился и отправился в дом. А перед девушками стояла новая задача — разнести вещи по комнатам. Четвертая взглянула на гору из чемоданов и спросила:
— Мы должны тащить все это на себе?
— Личную прислугу этим не обременяют, им нужно подготовить хозяев к обеду, да еще и самим успеть поесть. А мы как всегда на побегушках, — проворчала Шестьдесят шестая.
— Шесть-шесть, если всегда будешь так хмуриться, то у тебя появятся морщины! — Лили хихикнула. — В любом случае я не вижу смысла жаловаться. Главное, что есть работа. Мы должны быть благодарны за нее семье. Поэтому руки в ноги — и за дело! Думаю, я вам смогу помочь.
— Разве ты не должна быть с Викторией? — спросила горничная.
— Она будет только рада от того, что я помогаю своим подругам. Подготовить ее к обеду я еще успею! — Лили улыбнулась и отправилась к экипажу с чемоданами.
«Мы только познакомились, а она уже называет меня подругой?.. Люди не перестают меня удивлять» — подумала Четвертая.
Несмотря на сомнения, Четвертая чувствовала, что Лили говорит подобные вещи искренне, от чистого сердца, и без какой-либо подоплеки. Девушка подумала, нет, скорее, понадеялась на то, что наконец-таки нашла в этом доме хоть какую-то поддержку. Это знание придало Четвертой сил. Она присоединилась к коллегам-горничным и принялась за работу.
* * *
После возвращения семьи жизнь Четвертой стала намного тяжелее. Загруженность была максимальная: работы прибавилось вдвое, если не втрое, даже свободной минуты на отдых практически не было. И, несмотря на все наставления и попытки следовать правилам, неудачи преследовали ее одна за другой.
Четвертая часто все роняла, теряла вещи, путала инструкции. Однажды она разлила целую кастрюлю супа на Мисс Трэнт, из-за чего вся прислуга осталась без обеда, а Четвертая без ног и рук, так как весь оставшийся день намывала полы, ползая на коленях.
Шестьдесят шестая не теряла возможности упрекнуть Четвертую за каждую ее ошибку, даже за самую малейшую. Временами старшая горничная была весьма снисходительной, но это было больше исключением из правил, нежели самим правилом. Четвертая терялась в догадках, чем обусловлено такое отношение к ней, но любая попытка поговорить об этом заканчивалась криками и ором. Этот раз тоже не стал исключением:
— Я? Плохо к тебе отношусь? Какая же ты неблагодарная! Я тебе помочь пытаюсь, а ты набрасываешься на меня с обвинениями! Прочь! — крикнула Шестьдесят шестая и захлопнула за собой дверь.
Девушка думала, что за все время работы в особняке она смогла отрастить броню от жестокости Шестьдесят шестой, но каждый подобный случай лишь добавлял масла в огонь. Рано или поздно котел Четвертой окончательно вскипит и она взорвется.
В один из дней, когда Четвертая в очередной раз уронила корзину с бельем, она вновь получила в свой адрес пару грубых слов от старшей горничной. Внезапно к ней подошел Генри Лоуэлл и щелкнул Шестьдесят шестую по голове.
— Ну и чего ты разоралась, красноволосая? Не все проблемы решаются кнутом, — мужчина закурил сигарету, бросил ее на пол и придавил сапогом. — На, вот, приберись-ка лучше тут, пока Карга не увидела.
Неожиданное вмешательство Лоуэлла удивило Четвертую, а то, как он поступил с Шестьдесят шестой, ее очень обрадовало. Но она не подала виду и бросилась собирать белье обратно в корзину. Рядом сел Генри и начал помогать. Четвертая быстро взглянула на него и снова сосредоточилась на белье. Лоуэлл это заметил.
— Не бойся ошибаться, девочка. Все приходит с опытом. А с этой нахалкой я разберусь, — он скосил брови и приподнял уголки рта. Четвертая кивнула, но ничего не сказала.
Когда корзина заполнилась, а Шестьдесят шестая убрала окурок, Генри встал и стремительно зашагал на улицу, позвав за собой старшую горничную. Та лишь тихонько выругалась и смиренно отправилась за ним. Четвертая осталась наедине с корзиной, от которой теперь пахло табачным дымом.
— Опять все перестирывать… — вздохнула девушка.
Несколько часов спустя наступило время обеда
