ноги словно онемели, они ватные и не слушаются меня.
— Чего сидишь? — открыв глаза, грубо произносит он, — иди давай отсюда, пока разрешил.
И я подскакиваю.
Несусь с сумасшедшей скоростью к спасительному выходу. Даже каблуки и те больше не затрудняют мои движения. По сторонам стараюсь не смотреть. Во-первых, мне противно наблюдать за разворачивающейся тут вакханалией, а во-вторых, я боюсь с кем-нибудь встретиться взглядом, чтобы ко мне не пристал очередной мужчина.
В помещении, где мы переодевались, сейчас нет никого, я подбегаю к своей сумке с одеждой, скидываю туфли и начинаю натягивать джинсы, прямо поверх казенных чулок, вряд ли кто-нибудь их схватится, так же как и всей формы, которую я не собираюсь снимать, чтобы не задерживаться, но все равно не успеваю.
— А куда это ты собралась? — удивленно восклицает знакомая блондинка.
* * *
— Домой! — воинственно произношу я, — на участие в этом всем, я не подписывалась.
Блондинка прищуривается, а затем елейным голосом произносит:
— Вот именно, что подписывалась, милая.
— Нет, — трясу головой, совершенно ничего не понимая.
— Все девочки здесь расписывались каждая в своем контракте. Хочешь идти домой? Пожалуйста, но заплати неустойку в размере десятикратной оплаты за сегодняшний вечер.
Я слушаю блондинку и продолжаю неверяще трясти головой. Я подписывала контракт. На один листочек. Сегодня утром. Мне подсунула его Марина, когда мы были в институте вместе с другими бумагами. Контракт я внимательно изучала, там не было ничего про неустойку.
Перед глазами проносится сегодняшнее утро, когда Маринка попросила меня расписаться за дежурство. Я чиркнула свою закорючку, не глядя. А что если это и не дежурство было?
Нет… нет-нет. Как же не хочется верить, что Марина даже в таком меня подставила. Десятикратный размер? Триста тысяч? Да они издеваются.
— Ну, что? Тебе дать реквизиты счета для оплаты неустойки?
— Нет, — зло отвечаю я, а затем как есть, босая в незастегнутых джинсах и все еще в выданной форме с огромным декольте, хватаю сумку с вещами, закидываю в нее кеды и возвращаюсь в зал.
Снова с запредельной скоростью, снова не глядя по сторонам, я прямиком иду к уже знакомому диванчику. Но вот Дамира там нет. Только Олег, с девушкой на руках. У девушки оголена грудь, и блондин очень увлеченно ее облизывае. Кошмар.
Я отступаю назад, врезаясь в кого-то, но испугаться не успеваю, потому что над ухом раздается знакомый голос.
— Почему ты все еще здесь, Мышка?
Дамир.
Сердце ухает от облегчения. Обернувшись, не задумываясь кладу ладони мужчине на грудь и отчаянно прошу:
— Помогите мне выбраться из этого дома. Они не выпускают. Требуют неустойку и… и… у меня нет таких денег.
Глава 4
— Итак, ты решила, что едешь на корпоратив, подписала какой-то контракт, предполагающий уплату неустойки…
Дамир хмыкает и ухмыляется. Явно не понимает, как взрослая девушка могла так сильно налажать, но я по правде и сама не понимаю. Я хотела подработать, это правда. Деньги мне очень нужны.
С тех пор, как умер отец сестры, мы живем почти впроголодь. Первое время мама пыталась тянуть нас с сестрой, но вот уже два года, как она сдалась. Устала бороться и приложилась к бутылке. Я не сразу поняла, что есть проблема. То есть, конечно, мне не нравилось, что по вечерам мама пьет вино, но поначалу его было немного. Пара бокалов, чтобы расслабиться, как она говорила.
Со временем пара бокалов превратились в пару бутылок, а мама, некогда красивая и ухоженная, превратилась в уставшую и поникшую женщину. Окончательно я поняла, что есть проблема, когда из дома стали пропадать вещи. Недешевые статуэтки, украшения вначале мамины, потом наши с сестрой, хороший итальянский комод, стенка-шкаф. С каждым днем наша квартира превращается в оголенные стены. Я боюсь однажды вернуться и не найти там своей кровати. Или кровати моей восьмилетней сестры.
Так что да. Мне нужны были деньги. И пусть я доверчивая дура, но я ведь и предположить не могла, что попаду сюда.
— Я поступила опрометчиво, — согласно киваю.
— Опрометчиво? — снова усмешка. — Это не то слово.
Да он издевается надо мной!
Натуральным образом издевается, давая понять, какая я дура. Впрочем, пусть думает, что хочет. Может унижать меня весь вечер, я вытерплю, лишь бы помог отсюда уехать. Забрал из этого зала, насквозь пропитанного развратом и похотью. Мне кажется, я даже слышу чьи-то стоны. Ужас!
— За мной, — следует тихий приказ, которому я тут же повинуюсь.
Едва поспеваю за широкими шагами мужчины, но надеюсь на лучшее, что, наверное, после случившегося с моей стороны глупо. Но дело в том, что здесь, среди всего этого разврата, мне может помочь разве что он. Сам же сказал, что я ему неинтересна.
Стоп. Точно!
Он ведь сразу это сказал, даже от стола своего меня отсылал. Да и блондин сказал, что обычно он не участвует в таком. Значит ли это, что мне можно рассчитывать на спасение без потерь? Боже, да я и так на него рассчитываю. А на что еще? Здесь нет никого, кто бы вошел в мое положение так, как Дамир.
Я успеваю настолько воодушевиться, что даже не смотрю, куда мы идем. А идем мы, оказывается, к выходу.
И вот когда к нему остается всего пара шагов, словно из ниоткуда возникает престарелая блондинка.
— А куда уезжает девушка?
— Со мной.
Дамир мажет по женщине равнодушным взглядом и идет дальше, не останавливаясь.
— Но погодите… Хозяин должен дать добро и…
— Тебя как зовут? — спрашивает Дамир, глядя на меня.
— Тая. Таисия.
— Скажите Давиду, что я забрал Таисию. В конце концов, разве не для меня он ее заказал?
Господи… он точно поможет мне выбраться?
* * *
Блондинка хмурится, но ничего больше говорить не спешит, хотя и видно, что во все происходящее она будто не верит. И тогда я делаю самое глупое, что только можно — хватаю моего спасителя за руку и жмусь к нему. Прилипаю, как банный лист к голой заднице и по пятам следую за высоким и грозным мужчиной, которого испугалась сразу, как увидела. Знала бы я тогда, что он окажется самым человечным из всех присутствующих, покрутила бы у виска пальцем, потому что я бы скорее поверила, что поможет блондин с добрым взглядом, чем Дамир, который вызывает приступ неконтролируемого страха только тем, как смотрит.
— Ощущение, что ты мне по ушам ездишь, — слышу обидное в свой адрес, а затем понимаю, почему он так говорит.
Оказывается, мы больше не идем. Стоим возле люксового дорогого автомобиля.
