наблюдая за разворачивающимся снаружи водным безумием — он презирал их всех. Оставшись наедине, лицом к лицу с могучими силами матери — природы, он почувствовал себя первым человеком на земле. Этот ливень, этот громыхавший над самой головой гром, молния, от которой становилось темно в глазах — все принадлежало только ему. Упоенный новым, доселе неизведанным чувством, он так бы и скакал наверх, маниакально меняя зонты, но тут произошло нечто.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Несмотря на холод, который уже пронизывал его тело насквозь, голова его была как никогда горяча. Решив, что уже нечего терять — все равно весь мокрый — он вдруг сложил оба зонта и…остолбенел.
Перед ним громыхал красивейший водопад. Этот водопад не оставил бы равнодушным даже самого бездушного скептика. Можете себе представить, что случилось с нашим бедолагой. Великолепие, обрушившееся на него так беспощадно, погасило в нем последние остатки разума и логики. Он вдруг стал как-то совсем нездорово спокоен и рассудителен. Рассуждал он так: «Красота этого мира дарована человеку свыше. Он может созерцать ее и становится от этого счастливее. Но также не стоит забывать, что он, человек — венец творения. Поэтому вся красота мира должна принадлежать ему. Он должен покорить и подчинить ее себе. Этот водопад, каким бы ни казался грозным и свирепым, должен быть тоже покорен. Более того, он, похоже, восходит к самой вершине. Это прямой и самый короткий путь». Такова была последняя мысль, мелькнувшая в его помраченном разуме. Бросив зонты, он рванул навстречу свирепому каскаду. И чем сильнее тот бурлил и пенился, усиливаемый потоками, буквально извергавшимися из туч на вершину, тем яростнее мой товарищ взбирался по нему…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
История умалчивает о подробностях борьбы между человеческим полоумием и силами природы. Кто знает, до куда бы долез наш герой и чем бы это все закончилось, но на его беду, а скорее счастье, случилось нечто, что положило довольно прозаичный конец этому безумию. Вскарабкиваясь на очередной утес, он неожиданно для себя нащупал в своих карманах нечто. Этим нечто оказались телефон, кошелек и паспорт, который он предусмотрительно взял в поход. Обо всем этом он совершенно позабыл, увлекшись сражением со стихией. Сейчас они дружно плавали в воде, которой были полны его карманы. Сознание мгновенно возвратилось, и реальность обступила его со всей своей ужасающей плачевностью. Паспорт свернулся в трубочку, телефон отключился и, кажется, приказал долго жить, а в кошелек, в котором должны были быть оставшиеся деньги и билеты домой, он просто побоялся заглянуть.
Чем же закончилась эта трагикомедия о железной воле, стальных нервах и горячей голове? Мой приятель бежал вниз по горной тропе, не чувствуя под собой отяжелевших ног, перемахивая через бешеные водные потоки и скользя по камням. От отчаяния и злости на себя он начал вопить военные песни в такт своего бега: «По-о-лем вдоль бе-рега круто-го мии-моо хааат!» Его голос приобрел какое-то глухое, неестественное звучание. Казалось, что кто-то другой кричит неподалеку, причем с надетым на голову скафандром. Его мало заботило, что кто-то из жителей этого благословенного края может услышать его милитаристские вопли — сейчас ему надо было выпустить, как у нас говорят, пар.
Когда, наконец, он спустился в городок, бедолага был похож на утопленника, передумавшего топиться. Дождь, по удивительной иронии судьбы, уже стихал, гроза удалялась на восток, громыхая прощальными раскатами нашему приятелю, видимо, сильно ее позабавившему.
Встретил же его тот самый колокол на старинной кампанелле. Собрав обрывки своего разума в кучу, герой старательно отсчитал удары, и не поверил ни ушам, ни голове, ни колоколу: со времени начала его альпийских злоключений прошел ровно час… Разумеется, ему казалось, что прошла вечность, ну или хотя бы часа два. Как бы то ни было, до автобуса было еще далеко. Он чувствовал, что, если сейчас что-нибудь не предпримет — он или упадет в обморок, или подхватит воспаление легких. А может, и то и другое одновременно. Нужно было где-то согреться, чтобы автобус забрал его отсюда живым. Он углубился в городок.
НАКОНЕЦ, ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, ОНА ЖЕ ПОСЛЕДНЯЯ
Сухие, довольные своим благоразумием люди выходили из домов под проясняющееся небо. Мой приятель уже никого не презирал, ибо все свое презрение он обратил на себя. Устав от изумленных и немного боязливых взглядов, он свернул в первую попавшуюся тратторию. Таких тратторий, нужно сказать, было в этих краях с избытком. В них проводили приятные вечера чопорные пенсионеры откуда-нибудь из предместий Лондона или Гамбурга, потягивая редкие (более по цене, нежели по вкусу) вина, смакуя вонючие сыры и аккуратно отсчитывая услужливым «камерьере» свои евро, однако так аккуратно, что для их банковских счетов за горами такой отпуск оставался практически незамеченным.
Мой приятель, появившийся в дверях, совсем не походил на немецкого пенсионера, поэтому тут же обратил на себя внимание всех присутствующих. Будучи по натуре человеком скромным, он сначала было смутился, но тут же вспомнив, через что сейчас прошел, отчаянно перешагнул порог и сел за первый попавшийся на пути стол. Немцы с британцами начали было соревноваться в своей чопорности и неизвестно бы еще, кто победил, если бы на помощь не пришла скромная итальянка. Милая девушка, видимо подрабатывавшая здесь летом официанткой, сразу сообразила, что парень не из простых. Она, нужно полагать, недолюбливала своих ежедневных посетителей — с ними ей было невыносимо скучно.
Почувствовав своим женским чутьем, на чьей стороне сила, она быстро подошла и встала у столика моего приятеля, чем всех примирила.
— Что-нибудь горячее, пожалуйста! — выпалил он на ломанном итальянском.
— Простите, не совсем поняла вас, — смутилась было девушка.
— Я ходил…наверх…горы…потом дождь…
Он не знал, как сказать «гром», поэтому изобразил его руками. Девушка вдруг засмеялась, видимо, открыв в нем довольно импонирующую ей черту — нелепость.
— Зачем же…как неосмотрительно…в такую погоду… Тут она наконец сообразила, что ему нужно.
— Одно мгновение. У нас есть кое-что для тебя! Она и сама не поняла, как перешла к нему на «ты». Немного покраснев от собственной смелости, она быстро скрылась за ширмой кухни.
Приятель мой остался сидеть довольный тем, что его не только не выставили за дверь, но еще готовы обслужить наравне с чопорными британцами. Вода, из которой он теперь состоял не на 80 процентов, а на все сто, стала постепенно теплеть. Паспорт, дабы его распрямить, он положил под пресс — тяжелую вазу, стоявшую тут же. Наконец, он заглянул в кошелек и нашел, что деньги можно отличить от
