которую сейчас доедаем, ночами на полях копали. Полицаи нас теперь, как комара, прихлопнуть могут. Но не спешат. Мы их хорошо пощипали, несколько десятков в том бою положили – боятся. Сколько бы он, – Саломатин указал на Ильина, – шпионов ни расстреливал, они знают, что у нас голод. Ждут, пока сдохнем. Вот так, Савелий! А ты с винтовкой… Не обижайся, но у меня есть кому стрелять. Боюсь, не вовремя ты…
– Что прежде надо? – спросил Крайнев, играя желваками. – Хлеб или патроны?
– Патроны! – в один голос сказали Саломатин с Ильиным.
– Сразу не обещаю, – сказал Крайнев. – Что бог раньше пошлет. Немецкая форма имеется?
– Конечно! – улыбнулся Саломатин. – Все как положено: шинели, каски, нагрудные бляхи… Даже мотоцикл. Правда, без бензина.
– Кто говорит по-немецки, кроме тебя?
– Никто, – покачал головой Саломатин.
– Будешь мотоцикл толкать? Не погнушаешься, полковник?
– За патроны я – хоть паровоз! – Саломатин встал.
– Опасно, товарищ полковник! – встрял Ильин. – Ваши портреты на всех столбах. Сто тысяч марок за голову.
– Сэкономим немцам! – усмехнулся Саломатин. – Сами придем. Эх, Савва! Вспомним молодость?!.
Несколько минут спустя Саломатин, прижимая к груди маленький сверток, спустился в землянку, замаскированную кустом боярышника. У входа его встретила маленькая, худенькая женщина в военной форме.
– Спит! – шепнула, прижимая палец к губам. – Еле укачала. Голодная.
– Вот! – сказал Саломатин, разворачивая сверток. – Поешь!
– Колбаса? – изумилась женщина. – Откуда?
– Хороший человек принес.
– Поужинаем?
– Ешь сама. Я сыт.
– Обманываешь?
– Вот! – Саломатин дохнул на жену. – Чувствуешь?
– Водкой пахнет, – согласилась женщина. – Пить пил, но ел ли?
– Варенька, жизнью своею клянусь: ел! Так нажрался, что брюхо трещит. У Ильина сидели. Он, я и гость. Ешь! Тебе дочку кормить надо.
– Что за гость? – спросила Варя, нарезая на дощечке колбасу. – Да еще с такими дарами?
– Брагин.
– Тот самый? – замерла с ножом Варя.
– Именно! – Саломатин подхватил жену и закружил по землянке. – Отыскал нас, пришел… Ох, и заживем мы сейчас!
Варя засмеялась, но тут же испуганно прижала палец к губам. Саломатин осторожно опустил ее на земляной пол и все время, пока жена ела, не спускал с нее счастливого взгляда…
2
Молодой полицейский встрепенулся и вытянулся у бруствера из мешков с песком.
– Кто там, Романчук? – спросил старший поста, мордатый полицейский в засаленной шинели.
– Немцы, кажись.
Мордатый подошел и встал рядом. Из-за недалекого поворота появилась странная процессия. Двое немцев в длинных шинелях, упираясь сапогами в раскисшую грунтовку, катили мотоцикл с коляской.
– Заглохли! – сказал мордатый. – Эк, угораздило! Давно толкают. Мотоцикл трещит – за версту слышно, а было тихо.
– Я окликну! – сказал Романчук и, не дожидаясь позволения, закричал: – Стой! Кто идет!
Немцы не обратили на окрик ровно никакого внимания. Как упирались сапогами в грунтовку, так и продолжили.
– Дурак ты, Романчук! – снисходительно сказал мордатый. – Чего разорался? На кого? Счас подойдут да как врежут прикладом!
– У них автоматы.
– У автомата тоже приклад, железный. Раз сунут – и зубы вон. Видел такое. А жаловаться не станешь: зачем кричал?
– Вдруг партизаны переодетые?
– Станут партизаны среди белого дня на мотоциклах раскатывать! Они в лесу затаились и картошку последнюю доедают.
– Месяц назад пятерых в роте убили! – возразил Романчук.
– Тебе, дурню, место освободили! – хмыкнул мордатый. – Сидел бы в деревне да клопов давил. А так корову дали, муки мешок, форма – вон, какая! Жених! Немца от партизана всегда распознать можно: сытые, справные.
Передний немец, кативший мотоцикл за руль, словно в подтверждение слов старшего поста поднял голову, и полицейские увидели мокрое от пота, явно не худое лицо.
– Второй тощенький, – сказал Романчук.
– Люди, как коровы, разные бывают. Другую кормишь-кормишь, а у нее – рога да хвост, – философски заметил мордатый.
Тем временем немцы подкатили мотоцикл к посту, передний достал из кармана носовой платок и вытер мокрое лицо.
– Бензин? – сказал, указывая на мотоцикл.
– У них горючка кончилась! – догадался мордатый. – Бензин у господина начальника, там! – он указал в сторону поселка. – По этой улице и сразу увидите!
– Ком!
– Чего? – не понял мордатый.
– Шиб ан! – немец сделал руками движение, будто толкает кого-то и указал на мотоцикл. – Ком!
Мордатый понятливо закивал.
– Романчук! Помоги господам офицерам!
– Почему я? – насупился молодой полицейский.
– Меньше орать будешь!
– Один не справлюсь! Они вдвоем толкали!
– Пилипенко поможет.
Третий полицейский, все это время хранивший молчание, забросил винтовку за спину и взялся за ручки мотоцикла.
– Покататься бы на таком! – вздохнул Романчук, пристраиваясь за седлом.
– Рылом не вышел! – напутствовал мордатый.
– Шнель! – поторопил немец, и процессия из четырех вооруженных мужчин и одного мотоцикла направилась в поселок. Полицейские катили мотоцикл, немцы важно шагали позади.
– Нам в субботу что-нибудь перепадет? – спросил Романчук, который, как видно, просто не умел молчать. – Именины начальника!
– Тебя обязательно позовут! – сказал Пилипенко. – Место за столом подготовили.
– Ты не смейся! – обиделся Романчук. – В Торфяной Завод поедет только наш командир, знаю. Но могли бы и нам поднести.
– Дурак ты! – отозвался Пилипенко. – Не успел форму надеть, а губу раскатываешь! У начальника таких, как ты, три сотни – каждому наливать? К нему немцы приедут из района, с ними и выпьет. Вчера двух кабанов в Торфяной Завод повезли, Сымониха неделю самогон гнала да угольками чистила. Начальник сказал: не понравится немцам – спалит вместе с хатой! Они будут пить, а ты службу усиленную нести, чтоб партизаны не помешали!
Романчук в ответ только вздохнул. Вдвоем они подкатили мотоцикл к большому дому в центре поселка. По всему видать, что до войны здесь располагался сельсовет: на бревенчатой стене светлел прямоугольник от содранной некогда вывески. Новой на здании не было, только над крыльцом жалкой тряпкой висел белый флаг с красной полосой вдоль полотнища. Навстречу гостям выскочил низкорослый человечек в полицейском мундире.
– Что случилось?
– Бензин! – сказал высокий немец, указывая на мотоцикл.
– Айн момент! – залебезил полицейский начальник. – Новиченко! – крикнул он в распахнутую дверь. – Неси канистру!
Спустя минуту появился полицейский с канистрой. Подойдя к мотоциклу, он свинтил пробку с бензобака и поднял канистру.
– Найн! – остановил его высокий немец. – Курт!
Худенький немец извлек из багажника за спинкой сиденья коляски жестянку, свинтил пробку и налил в мерный стаканчик густое машинное масло. Опустошил стаканчик в бензобак, забрал у Новиченко канистру и наполнил бензобак до горловины. Завинтил пробку и несколько раз качнул мотоцикл, перемешивая содержимое.
– Видишь, как! – укоризненно сказал полицейский начальник Новиченко. – Культура! А ты хотел просто плеснуть.
– Откуда мне знать? – пожал плечами полицейский. – Я на мотоциклах не ездил.
– Ты и на тракторе ездил так, что не успевали ремонтировать! – хмыкнул начальник. – Выгнали из МТС, как собаку. Неси книгу!
Новиченко забрал канистру и обратно появился с амбарного вида книгой.
– Битте, герр
