Прощай свобода…
С карфагенского корабля неспешно перелез через борт дородный человек с выбритой до синевы головой. Был он одет не по-военному, но подпоясан дорогой перевязью с коротким мечом. Воины почтительно расступились перед ним. Он подошел к молодому военачальнику, бросил несколько слов. Тот, видно, возразил. Бритоголовый повел на него набрякшим веком, этого оказалось достаточно: молодой, сверкнув непримиримыми глазами, повиновался, отошел в сторону.
Горгий ощутил на себе жесткий оценивающий взгляд. Услышал вопрос на ломаном греческом – шел он будто из чрева карфагенянина.
– Это твой корабль?
– Нет, господин, – поспешно ответил Горгий. – Я выполняю волю своего хозяина, Крития из Фокеи.
– Критий из Фокеи, – повторил бритоголовый, еле шевеля губами. – Куда послал тебя Критий? В Тартесс?
– Да, господин. По торговому делу.
– Ты непохож на грека, фокеец. Где ты рожден матерью?
– В Колхиде, на понте Эвксинском.
Неясно было, понял бритоголовый это или нет. Он сказал что-то воинам, и те мигом расшвыряли грубые холсты и доски, прикрывавшие трюм. Трюм был набит серым песком, из него торчали горлышки полузакопанных амфор. Темнокожий воин сорвал залитую смолой затычку – ком виноградных листьев, – сунул в амфору копье. Несколько амфор вытащили воины. Тыкали копьями в песок – не спрятано ли что в нем.
– Вино и масло, – сказал Горгий бритоголовому. – Еще египетские благовония…
– Это весь твой товар? – презрительно спросил тот.
Горгий заколебался. Все равно ведь обшарят корабль, уж лучше сказать правду.
– Еще янтарь…
– Показывай.
Горгий взглянул на свои руки, прикрученные к бокам. Повинуясь жесту бритоголового, воин развязал ремни. Горгий повел важного карфагенянина в дощатую каюту. Стража двинулась было следом, но тот взмахом руки пригвоздил ее к месту.
В каюте карфагенянин уселся на скамью, по-домашнему ослабил перевязь, распустил живот. Горгий достал из тайника мешочки с янтарем. Карфагенянин долго разглядывал золотистые и зеленоватые куски. В брюхе у него урчало, взгляд уже не был жестким. Отобрал штук десять, сунул за пазуху. Корабль качнулся, он чуть не сполз со скамьи – Горгий деликатно придержал опасного гостя за круглый локоть.
– Светлая Танит! – вздохнул карфагенянин. – Люди по твердой земле ходят, едят жареных молочных щенят… искусные женщины их развлекают… А мы с тобой, грек, болтаемся в море, как луковицы в тощей похлебке.
Горгий удивленно посмотрел на него: уж не ищет ли бритый сочувствия? Решил промолчать.
– Верно говорю? – не отставал карфагенянин.
Пришлось Горгию согласно кивнуть.
– Что поделаешь, служба такая. – Карфагенянин еще расслабил перевязь, поставил меч меж коленей. – Ты меня не бойся, грек. С тебя и взять-то нечего: товар твой – кал собачий.
Вдруг осклабился, ткнул Горгия большим пальцем под ребро: пошутил.
Играет со мной, как лиса с зайцем, подумал Горгий, отирая взмокшие ладони о гиматий.
– И корабль у тебя – поганая лохань. Верно говорю?
И опять согласился Горгий. А сам подумал: много ты понимаешь, базарный вор… Одного свинца на обшивку днища двести талантов пущено…
– Что ж с вами, греками, делать? – размышлял вслух карфагенянин. – Людишки у тебя – дохлятина, много за них не дадут. Сам ты, верно, ничего – камни таскать годишься… Ну, что посоветуешь?
Горгий молчал, тоскливо глядя на тесаные доски палубы.
– Ну вот что. Посидел я у тебя – и хватит. Дух тут тяжелый. Вижу, хитер ты, грек, не хочешь по-приятельски рассказать, почему с таким дрянным товаром пускаешься в такую даль. И не надо. Неохота мне портить слух твоим враньем. Плыви-ка себе дальше, в Тартесс.
У Горгия будто холодная змея по кишкам проползла. Играет, пес бесстыжий, издевается…
Карфагенянин приподнял тяжелые веки, с интересом посмотрел на Горгия.
– Чего же не пляшешь, грек, от радости? Думаешь, шучу? Понравился ты мне, клянусь светлой Танит. Хочу с тобой еще раз повидаться – когда пойдешь обратно из Тартесса. Да и ты, верно, захочешь похвастать, показать старику Падрубалу – это меня так зовут, – каких товаров наменял в богатом Тартессе, да обгадят его боги сверху донизу… Ну, чего не радуешься?
– Я радуюсь, господин, – выдавил из себя Горгий. – Боги воздадут тебе за доброту…
А сам напряженно думал: вот же что замыслил разбойник, тартесский товар ему больше но душе. Отсрочку дает, а там не миновать рабства… И вдруг вспомнил про сухой путь из Тартесса до Майнаки. Быстро прикинул и уме, сколько можно в Тартессе выручить за корабль и во что обойдутся быки с повозками…
Надрубал поднялся, отшвырнул ногой скамью, затянул перевязь.
– Теперь запомни. – По жесткому его голосу Горгий понял, что шутки кончены. – Найдешь в Тартессе, в квартале моряков, канатную лавку купца Эзула. Отдашь ему вот это. – Он протянул Горгию узкий ремешок локтя в два длиной. – Скажешь: от Надрубала. Сделаешь, как велю, – на обратном пути пройдешь Столбы без помехи. Но если не отдашь ремешка Эзулу или покажешь другому, то берегись, грек!
– Сделаю, как велишь, господин.
Уже в дверях Надрубал обернулся вполоборота, добавил голосом, идущим из утробы:
– Не помышляй о сухопутной дороге на Майнаку – она Для тебя закрыта.
Воины пировали на палубе: прямо из амфор лили себе в глотки вино, орали, гоготали. При появлении Надрубала унялись, повскакали, вытирая ладонями губы. Неспешно перелез Надрубал, показав жирные икры, через борт на свой корабль. Воины поспешили за ним. Последним покинул греческую палубу военачальник; прощальный его взгляд обжег Горгия лютой ненавистью.
Колдуны проклятые, беспокойно подумал Горгий, в мыслях читают… Это почему же закрыта для меня сухая дорога?
Но раздумывать было некогда. Скорей бы убраться с глаз долой. Парус принял ветер, гребцы навалились – птицей полетел корабль прочь от опасного соседства. Диомед дернул Горгия за полу:
– Чем ты отвадил карфагенянина, хозяин?
Горгий не ответил: подсчитывал пустые и разбитые амфоры, прикидывал в быстром уме убытки. Подумал с веселой злостью: хоть и хитер ты. Надрубал, а дурак, не разгадал, что за песочек везем мы в Тартесс. С виду и верно простой песок для балласта, а на самом деле – нет ему цены, наждаку с острова Наксос. Нигде в мире такого не сыщешь. Без наждака разве обточишь металл? Резать ли – под пилу подсыпать, сверлить – под сверло. Вот тебе и дрянной товар, карфагенская собака! Да на этот товар тартесские мастера накинутся как мухи на мед.
С кормы донесся хриплый хохот: Диомед непристойными телодвижениями посылал удаляющемуся карфагенскому кораблю прощальный привет.
Сгущались на востоке сумерки. А закатная сторона неба была словно кровью залита. Там, впереди, сближались берега. Наплывала справа огромная каменная гора – черная на алом небе.
