в армию. Вскоре началась война. Фронт он прошел вначале как связист, потом в разведке. Два раза был ранен, но неопасно, каждый раз возвращался в свою часть. Мать и сестры не перенесли блокаду, отец погиб еще раньше в ополчении. В 1945-м Соргин восстановился в университете, приняли на второй курс. Был старше других студентов «на отечественную войну», но такой был не он один.
Выделялся он другим. Александр Соргин был всем известен на факультете благодаря своим выдающимся математическим способностям, некоторые студенты и преподаватели считали его гением. Тем не менее учиться в аспирантуре ему не довелось.
Уже на пятом курсе, незадолго до сдачи дипломов, Шура Соргин на научной студенческой конференции сделал доклад, в котором развивал теорию криптоанализа английского математика Алана Тьюринга. Шел 1949 год. Студент Соргин был обвинен в преклонении перед западной наукой. Ему объявили выговор на комсомольском собрании. Защитить диплом ему разрешили, однако путь в аспирантуру был закрыт. Шура с этим быстро смирился, но, как оказалось, это было еще не завершение истории. Кампания против космополитизма активно развивалась, а возможно и то, что кому-то из начальства приглянулась квартира Соргина на Невском, где он жил после войны совсем один… В общем, еще через три месяца доклад, опирающийся на труды англичанина, вспомнили в более жестком контексте: Соргин был исключен из комсомола, объявлен «безродным космополитом» и выслан в Б.
Александр Евлампиев, будучи второкурсником, присутствовал на той студенческой научной конференции, где выпускник Соргин прочел погубивший его доклад по криптоанализу. Это были подступы к появлению компьютерных технологий.
У юного Евлампиева и других таких, как он, доклад вызвал восторг: идеи английского ученого, значительно развитые и продолженные советским студентом, открывали совершенно новые горизонты. Понятно было не все, однако Саша почувствовал значение открытия. Тем сильнее оказался шок от последующего. Комсомолец Евлампиев присутствовал и на комсомольском собрании, где Шурке Соргину объявили выговор. Голосовал как все – потому что иначе было нельзя и потому что понимал, что это не худший исход для Шуры. Однако все произошедшее с выпускником дальше – его арест и ссылка – повлияло на второкурсника самым негативным образом.
Окончив университет через три года, Саша Евлампиев не захотел оставаться в Ленинграде, хотя когда-то, поступая в университет, об этом мечтал.
«Лучше жить в глухой провинции…» – подумал он и, оформившись в заочную аспирантуру, вернулся в свой родной Б.
Почти сразу его пригласили в учительский институт руководить кафедрой: в Б. было мало получивших университетское образование математиков, тем более работающих над диссертацией, а Сашу здесь хорошо помнили еще со школьных лет. В Б. ценили местные кадры.
Узнав вскоре, что Шурка Соргин отбывает ссылку в Б., Евлампиев страшно обрадовался и пригласил его работать на кафедру. В это время происходило преобразование учительского института в педагогический, остро требовались квалифицированные кадры, на этой волне Саше удалось протащить кандидатуру ссыльного Соргина. С тех пор прошло двадцать лет, их дружба не прекращалась.
С кладбища почти все присутствующие на заказанном институтом автобусе отправились на поминки.
Глава 4
Разговоры на поминках
Поминки проходили в институтской столовой – в квартире Ольги Васильевны, хотя была она немаленькая, не поместились бы. Накрывать на стол сотрудникам столовой помогали невестка Ольги, а также лаборантка кафедры математики и еще одна пожилая заплаканная женщина – Тамара Козодаева, подруга убитой. Столики соединили, поставили буквой П.
Здесь говорили более прочувствованно, чем на кладбище. Сын Ольги сидел молча. Смерть матери произошла совершенно неожиданно и, конечно, его потрясла.
В Б. было принято поминать долго. Поначалу опять говорили хорошие слова об Ольге, после нескольких рюмок заговорили о ее неожиданной гибели, начали вспоминать обстоятельства убийства. Они были известны в основном со слов соседских детей.
Придя к Ольге Васильевне колядовать, дети увидели, что дверь не заперта, слышен звук музыки (работал телевизор). Они решили, что, скорее всего, у Ольги Васильевны гости, так что колядки будут кстати, и просто вошли. Верхний свет не горел, однако в комнате было достаточно светло. Светила елочка с зажженными фонариками, включена была и настольная лампа, шел свет от телеэкрана.
Ольга Васильевна сидела в кресле, рядом стояла какая-то старуха, ряженая, и, детям показалось, обнимала ее. Они восприняли сцену как святочное действо и запели колядку. Старуха повернулась к ним (она была в маске волка) и пошла было к двери. Но вдруг резко развернулась, схватила тяжелую лампу, вырвав шнур из розетки (в комнате сразу стало темнее), и с размаху ударила тяжелой бронзовой лампой Ольгу Васильевну по голове. Детям ее неловкие, размашистые движения и сила, с которой она замахнулась лампой, показались не женскими.
Разговор теперь шел не общий. Стол был большой, и присутствующие разделились на группки. В некоторых группках вообще обсуждали свои дела: заочную сессию, погоду, новогодний «Голубой огонек»… Однако в большинстве тема убийства преобладала, слышались обрывки речи: «А что же милиция?..», «Зачем она открыла дверь незнакомой старухе в маске?..».
Княгиня Марья Алексеевна сказала громко, перекрывая ручейки разрозненных голосов:
– Я вот не понимаю, за стенкой что, совсем ничего не слышно было? Или вы, Тамара, отсутствовали?
Несмотря на траур, Марья Алексеевна накинула на черное платье голубой в белый горох шелковый шарфик – она любила яркие тона и не могла без них обойтись. Говорила Астрова всегда очень громко и четко, не прислушаться к ее словам, не ответить ей было нельзя.
Услышав ее вопрос, все замолкли и повернулись к Тамаре, соседке и подруге покойной, которая только что вместе с невесткой Ольги разнесла горячее, а теперь молча сидела у края стола.
В ответ женщина подняла на Марью Алексеевну заплаканные глаза.
Большинство присутствующих мало ее знали. Коллеги Ольги смутно вспоминали, что, кажется, Ольгина соседка – теща Пафнутьева с кафедры физики. Б. – город небольшой, здесь многие связаны родством. Соседи знали Тамару как тихую, малозаметную женщину, Ольгину подругу. Тамара давно уже была на пенсии, а раньше работала на мелькомбинате технологом.
Вопрос яркой и громкоголосой Астровой Тамару смутил.
– Слышно, конечно… стенка у нас тонкая. Но мы ведь не прислушиваемся, привыкли. Я в тот вечер одна была, телевизор смотрела, и у Ольги тоже новогодний «Голубой огонек» из-за стенки слышался. На Новый-то год мы с ней вместе были, с гостями – Андрюша вот приезжал, он не даст соврать. Весело Новый год встречали, не смотрели даже телевизор – так, вначале включен был, но не слушал никто. Потом, после двенадцати уже, танцевали под пластинки. А в тот день, позавчера, Ольга с утра отца поминать ходила, еще сказала мне, что устала сильно за праздники, отдохнуть хочет. Ну, и я тоже отдыхала, телевизор смотрела.
