улыбнулась аптекарша. — У нас тут музей, экскурсия через пять минут начнется, а ты помирать вздумал. Нехорошо это.
— Да, да, спасибо, — пролепетал бледный Саня и выполз за двери. Навстречу ему по лестнице уже поднималась шумная группа туристов с гаджетами, и это означало, что на дворе по-прежнему двадцать первый век.
Желтоватые пятна все еще плыли перед глазами, когда он искал, кого бы обнять и расцеловать от счастья и радости, что мир не свихнулся, и он не свихнулся. Санек был готов облобызать любого. Любого!
… но только не бородатого мужика в картузе и длинном фартуке, метущего брусчатку… и не ту бабу с пустыми ведрами на коромысле, спешащую куда-то вдоль рынка к Неве… и не того коробейника с лентами и свистульками, что подзывал его вращая руками, как лопастями вентилятора.
Испуганным затравленным зверем Саня озирался по сторонам, выискивая хоть какое-то объяснение всей этой галлюциногенной фигне. И не находил — перед глазами плыли дощатые вывески:
ГОТОВОЕ ПЛАТЬЕ
ОБУВЬ И КАЛОШИ
ИКОНЫ И КИОТЫ
Дышать становилось все труднее. Пахло навозом, прокисшей капустой… Сизоватая пелена ползла от Невы, наполняя улицу неведомым едкими смрадом.
Опьяненный миазмами и растерянный он наблюдал, как мимо неспешно прошагала лошадь, за ней тянулась подвода с дровами. Но ни стука копыт, ни грохота колес о булыжную мостовую, Санек не слышал. Вокруг была космическая тишина.
Неподалеку остановился мальчишка лет двенадцати с берестяной корзинкой на голове, наполненной перьями зеленого лука. Господин в цилиндре и сюртуке прошел мимо, поигрывая тростью. Он приподнял свой строгий головной убор и кивнул встречной даме, скрывавшейся от солнца под кружевным зонтом.
Пузатый полицейский в белом мундире с кобурой и длинной шашкой у пояса вдруг тормознул напротив обалдевшего Санька. Расставив ноги и сунув за ремень большие пальцы, какое-то время он плавно перекатывался с носков надраенных сапог, на подбитые подковками каблуки, в упор рассматривая перепуганного Санька. Страж порядка стоял так близко, что еще сантиметр и их животы бы сошлись в неравной битве. Но не случилось. Городовой довольно оскалился, крутанул кончик тощего уса и, лукаво подмигнув непонятно кому, продолжил свой неспешный дозор. Саня обернулся, в надежде, что кто-то стоит за его спиной, но за спиной никого не было — только зеркальная дверь аптеки Пеля.
Что происходит в его голове?! У кого спросить?! Может у коробейника, что минуту назад зазывал его, а теперь степенно прохаживался вдоль галереи рынка, не замечая.
Саня перебежал улицу и подошел к торговцу. Но тот будто его не видел: глядел куда-то мимо или сквозь. Тогда, решив привлечь внимание мужичка, он нагло цапнул с лотка свистульку и офигел. По всем законам физики, которую он прогуливал с особым удовольствием, в руке должен был остаться предмет. Но изумленный, парень сжимал и разжимал пустой кулак — свистулька-петушок по-прежнему стояла среди таких же расписных игрушек.
Коробейник невозмутимо смотрел на него и вдруг разулыбался во все свои гнилые зубы, схватил свистелку и, наклонившись, протянул непонятно откуда взявшемуся малышу в белоснежной матроске. Старая дама, с поблескивающим на бледном носу пенсне, оказавшаяся тут же, достала из бисерного мешочка, что болтался у нее на запястье, медную денежку и отдала сияющему лотошнику. Тот принял с благодарным поклоном и тут же спрятал в кармане жилета, надетого поверх пурпурной рубахи. Довольный малыш приставил к губам свисток и дунул изо всех сил. Саня видел, как его смуглые щечки округлились, а дама, изобразив удивление, приставила указательные пальцы к своим ушам и поспешила вслед за убегающим вприпрыжку малышом, подметая длинным подолом нечистую мостовую.
И тут внезапно оглохший Саня вскипел. Ему порядком надоело это немое кино. Изо все сил он хлопнул коробейника по плечу! Однако, презирая все законы материального мира, рука прошла сквозь тело и безвольно повисла. С каким-то остервенением, он поддал ногой лоток, но и нога не встретила никакой преграды.
«А-а-а!» — взревел он немым ртом, бухаясь на колени в столетнюю пыль, которая ничего не могла испачкать. Сквозь бесплотное тело просвистал экипаж, запряженный парой гнедых, но несчастный даже не вздрогнул.
Первозданная тишина накрыла его непроницаемым колпаком. Вторгшиеся в сознание люди-голограммы, оказались страшнее живых людей с ножами и пистолетами.
Все вокруг поплыло, и только сверкали на солнце купола Андреевского собора. Он закрыл глаза и стал молиться, бормотал себе под нос что-то несвязное, пока болезненный удар в спину не вернул в реальность.
— Тебе тротуара мало?! Чо на дороге разлегся, пьянь? — Саня поднял голову и, увидав морду со смартфоном у уха, заулыбался этакой довольной псиной. — Еще и скалится, укурок! — не унимался мужик.
Санек тяжело поднялся — похоже, его тело чуть не угодило под колеса реальной бехи — пошатываясь, подошел к машине и, наклонившись, поцеловал запыленный бампер. Хозяин тачки, не оценив порыва, хотел достать «тварь» поджопником, но не дотянулся и пустил вслед убегающему парню очередь нецензурной брани.
Самые распрекрасные слова в мире не были бы так приятны теперь его уху как эти помойные инвективы.
Глава 3
Теплый июньский вечер гонял ласковый ветерок по сквозным линиям Васильевского острова. Прохожие спешили, кто по домам, кто по делам. Только Сашка болтался неприкаянным фантиком по летним мостовым. Тревога не покидала его, и он в напряженном ожидании всматривался в фигуры и лица прохожих и проезжих, ловя себя на мысли, что за тем поворотом его снова накроет. Что уж говорить, возвращаться в квартиру он не решался. Но понимал, что рано или поздно придется. Вещи там, да и деньги, пусть немного, тысяч десять, но их в ближайшее время должно было хватить на жизнь.
Найти приличную работу со стабильной зарплатой без образования, без прописки, да и с внешностью далекой от модельной — проблема похлеще глобального потепления. Пусть и был Санек крупным парнем, высоким, да широким в плечах, лицо имел настолько невыразительное, что хоть плачь: белобрысый, с бледной поросячьей кожей и блекло-голубыми глазами под прозрачными ресницами. Единственная строка в его резюме могла привлечь работодателя — непьющий. То есть совсем. Даже на Новый год! И к табаку никакой тяги. «Перекурам — нет!» — мог бы он гордо носить на груди значок из чистого золота. На этом все его достоинства заканчивались, а дальше начинались недостатки, коим нет числа. Армейская служба не закалила в нем ни характера, ни воли. Год, как один маршбросок с автоматом, но он выдержал, пережил и расслабился. Единственное, чему научила его армейская служба — обувь
