я почти совсем разочаровался, кое-что все же изменилось: и очень важное! До меня неожиданно вдруг стал доходить смысл разговора. Нет, я по-прежнему слышал, что говорят они не по-русски, но теперь понимал не отдельные слова, а буквально все. Будто в голове заработал какой-то электронный англо-русский «подстрочник».
Стоило задуматься об услышанном, и смысл конкретно взятой фраза начинал «ветвиться», будто кто-то невидимый, со стороны, предлагал сразу все богатство чужого языка.
— … понимаете, я видел, что делал господин саб-лейтенант[1] Шисс, но «КАК» он это делал — не понимаю и повторить не смогу. Предлагаю зайти внутрь, и я покажу к чему конкретно он подходил, и расскажу, что было потом… Опишу все его внешние действия подробно, но не требуйте их повторить… — голос Джона звучал довольно жалобно, но твердо.
— Ты не хочешь нам помочь? — пытался давить Ромка, но судя по всему, у него не очень-то получалось.
— Действия, которые я совершал сам или видел, что их делал капитан, я могу описать, но заставить двигатели заработать, мог только он сам или его старшая жена — Смертельно Прекрасная Желтоглазая Повелительница.
«…Да нет, не может такого быть! — мысленно заорал я. — Это что же, у меня реально переводчик теперь есть⁈ Что же ты такое: долбанный интерфейс…»
— Скажи, так мы сможем взлететь или нет? — судя по голосу, Ромка уже практически сдался.
— Без кого-то из господ-нагов? Боюсь, что нет. «Товарищ…» — добавил пленник совсем уж жалобно.
— Облом! — сообщил напарник теперь уже мне. — Говорит, что…
— Спроси его: разве он не в курсе, что мы взяли в плен одного из его «господ-нагов»? — перебил я приятеля. — И, кстати, уточни, пожалуйста, «наги» — это же вроде змеи? Я вроде у Киплинга это слово встречал…
— Подожди, ты все понял? — удивился тот.
— Да-да, но давай, потом? А пока — просто переведи ему мой вопрос! — с трудом, но подавил в себе желание расспрашивать, Ромка переключился на англичанина.
«…Вот такая фигня, дружище! Я теперь все понимаю, но по-прежнему ни слова не могу сказать. В смысле — ни словом больше, чем раньше…» — подытожил я мысленно, итог нескольких своих неудачных попыток родить что-нибудь внятное на английском.
Если при мне говорили, теперь я понимал безупречно, но попытки сказать что-нибудь самому успеха не приносили.
…Узнав, что один из чужаков выжил, Писклявый Джон заверил, мол, конечно! С пленником-нагом, мы непременно сможем улететь к себе домой! Разве только придется немного «постараться», чтоб заставить его…
Англичанин пошел даже дальше и по своей инициативе сообщил, что если мы сцапали младшего Шисса, то его будет достаточно просто испугать. А вот саб-лейтенанта все-таки придется пытать…
— Очень он упрямый… — вздохнул пленник, и замер, намекая, что ему интересно, кого же именно мы захватили.
Я хорошо рассмотрел тела побежденных нелюдей. И обоих мертвецов, и живого. Было что-то в рассказе старшего матроса, засевшее у меня в подсознании.
«…Как он сказал, Желтоглазая Повелительница?»
— Скажи нашему словоохотливому, что если я правильно догадался, то живой наг у нас тот, что с желтой чешуей на морде. Или точнее — Та.
Ромку буквально разрывало от желания понять, как это я так быстро и однобоко улучшил свой английский, но все еще готов был потерпеть. Поэтому он послушно перевел:
— Our prisoner has yellow scales on his muzzle…(У нашего пленника желтая чешуя на морде)
Сказанное произвело на Джона эффект разорвавшейся бомбы.
Лицо доходяги стало мертвецки бледным, это было отлично видно, даже в наступающих сумерках. Всхлипнув, англичанин задрожал всем телом, ноги под ним подломились и, рухнув на колени — он завопил во всю глотку своим невыносимым фальцетом. Голосил пленник куда-то вверх, словно бы пытаясь докричаться до всемогущего существа, которое может находиться, где угодно:
— Госпожа, пощадите меня Госпожа! Я не виноват, Повелительница, ни в чем! Меня захватили в плен без чувств, но я не предавал Вас…
Ответом ему была тишина. А стоило ему сделать паузу, я с ужасом осознал: а ведь последние несколько минут до нас и в самом деле не доносилось ни звука со стороны костров…
Глава 2
Затянувшийся ужин
День 63, поздний вечер
Стоило англичанину рухнуть на колени и застенать своим визгливым голосом, я от такого поворота буквально окаменел. Но поначалу, конечно же, чисто инстинктивно отшатнулся, выругался и вот потом уже замер, не понимая, что, собственно, делать.
— Заткнись, говнюк! — потребовал я не очень настойчиво, просто не способный сейчас сообразить, что пленник не понимает по-русски.
— Mistress, have mercy on me Mistress! It’s not my fault, Lady… (Госпожа, пощадите меня Госпожа! Я не виноват, Повелительница…) — продолжал надрываться тот.
Такой резкий переход к ничем не прикрытой панике — скорее даже, откровенному ужасу — кого угодно вывел бы из себя. Даже сам по себе невыносимо-пронзительный фальцет утырка, мог бы заставить подергаться, а уж охватившая его паника… Я и в самом деле всем своим существом ощущал, что тот не играет. Доходяга однозначно боялся, боялся — буквально до дрожи, а такое обычному человеку наблюдать — ох, как не просто.
Ромка поначалу тоже отшатнулся, лицо его перекосило, он даже театрально прикрылся рукой, словно бы не способный видеть все это. В другой ситуации это выглядело бы довольно забавно, но вся комедийность на этом и закончилась.
Наверное, те несколько лет, что он провел в этом мире, все-таки ощутимо изменили парня. Потому что пока я топтался на месте и бормотал призывы успокоиться, несостоявшийся яхтсмен поступил заметно убедительнее.
Уж не знаю, сам он догадался, или отреагировал именно на мои призывы, но уже в следующее мгновение мореман набычился, резко шагнул вперед и — хлестко, как каратист какой-нибудь — засадил истеричному интуристу ногою по ребрам.
Прервавшись на полуслове, англичанин подавился собственным визгом, и опрокинулся.
Нет, я бы и сам врезал паникеру, но привычки бить людей вот так сразу у меня, к сожалению, не нашлось. Поэтому поступок питерского Боцмана я, конечно же, поддержал, но и невольным сочувствием проникся. У меня были походные сандалии от того же мастера. Пусть это не кирзачи или берцы, но роговые накладки на носке и подошве — позволяли использовать их и в педагогических целях.
Свернувшись от удара калачиком, пленник неуверенно захныкал и Ромка смутился.
Все-таки садистом он не был, и сейчас ему явно было неловко за
