Старик сделал выпад, словно шел в штыковую атаку. Тут дождь полил сильнее, и он побежал к зарослям бузины, где стояла его тачка.
— Победа! — орал он. — Мы освободили город и можем вернуться в лагерь с гордо поднятой головой!
Он сунул по перчатке в каждый карман, взялся за ручки и покатил тачку.
Дениза слышала, как часы в гостиной пробили семь раз. Она звонила и стучала в дверь, но никто не отзывался. Консьерж Ясент уверенно заявил, что мадам не возвращалась, но девушка отказывалась в это поверить.
Она была в такой панике, что едва смогла вставить ключ в замочную скважину. Что произошло с ее госпожой? Неужели мадам де Валуа сделалось дурно в склепе и она осталась на Пер-Лашез? И теперь умирает от страха одна в этом жутком месте. Мадам уверяла, что не боится мертвых, но ночью она наверняка запоет по-другому… Дениза стояла, не выпуская из ледяных пальцев ключ, и никак не могла принять решение. Вернуться на кладбище? Постучаться к сторожам? А что, если на нее нападет тот усатый худосочный коротышка? Или старый пьяница с безумными глазами? Нет, ни за что! Отсутствию мадам найдется немало объяснений. Может, она внезапно решила снова съездить к той женщине, той…
У Денизы участился пульс.
Она толкнула входную дверь. Коридор распахнул перед ней свою чернильно-черную пасть. Девушка подперла дверь стулом, чтобы свет от газового рожка на площадке попадал внутрь, взяла со столика спички и засветила керосиновую лампу. К горлу ей подступила дурнота, но она все же закрыла дверь на щеколду и поспешила в гостиную, где тут же зажгла свечи во всех канделябрах. Пусть мадам обвинит ее в мотовстве и выбранит — этой женщине все равно не угодишь! Немного успокоившись, Дениза взяла лампу и решила обойти всю квартиру: ей вдруг пришло в голову, что хозяйка могла вернуться и снова уйти, а консьерж ее просто не заметил. Значит, нужно поискать записку. А может, мадам уже легла? Мысли мешались в голове перепуганной, растерянной девушки, но она заставила себя подойти к дверям спальни.
— Мадам, вы дома? Вы спите, мадам? — тихо позвала она и, не дождавшись ответа, решилась войти, сама не понимая, что именно ее так пугает.
В комнате царил беспорядок. После смерти мужа мадам де Валуа разрешала служанке убираться там не чаще двух раз в месяц.
Дениза нарушала запрет при каждой возможности и могла бы с закрытыми глазами описать все, что находилось в спальне: черный прозрачный балдахин кровати, купленное на аукционе распятие из эбенового дерева, пальма, украшенная черным крепом на манер новогодней елки, обрамленное черной вуалью зеркало в туалетной комнате… Даже шелковые простыни и перина были черного цвета, как и тяжелые бархатные гардины на окнах. Только обои оставались старые — в букетиках фиалок, но мадам планировала сменить их на антрацитово-серые. Маленький столик красного дерева перед оттоманкой Одетта превратила в алтарь, разместив на нем фотографию покойного супруга, подсвечники и палочки ладана.
Но самые ужасные вещи хозяйка Денизы хранила в огромном зеркальном гардеробе палисандрового дерева, купленном незадолго до кончины супруга. Помимо траурных туалетов там были заперты череп, литографии с изображением пыток еретиков и книги. Как же они напугали Денизу, когда она имела глупость перелистать их! Даже смотреть в пустые глазницы черепа было не так страшно.
Девушку пробрала дрожь. Несмотря на тщательно запертые окна, в квартире было сыро и очень холодно. Неделей раньше Одетта де Валуа заявила, что весна уже близко, и из экономии отключила отопление.
Дениза обошла спальню, заставила себя заглянуть в гардероб и в туалетную комнату. Потом стремительно обежала столовую, комнату покойного хозяина, бельевую, узкую кухню, маленький будуар, чулан и даже сортир. Квартира была пуста. Дениза вышла на балкон гостиной и попыталась совладать с паникой. Она стояла у перил и смотрела вниз на бульвар Оссман, напоминавший в свете фонарей хрустальный дворец. Девушка почти успокоилась, однако стоило ей снова ступить на натертый паркет, как страх вернулся.
Она погасила свечи и прошла по коридору мимо спальни госпожи, освещая себе дорогу лампой, а потом оглянулась и опрометью кинулась в свою комнатушку рядом с кухней, где рухнула без сил на узкую железную кровать, мечтая забыться спасительным сном. Тень от лампы на потолке пугала девушку, и она ее погасила.
— Здесь темно, как в могиле, клянусь моей дурацкой башкой! Кто задул свечу? — Папаша Моску погрозил кулаком облаку, проглотившему лунный серп.
Долгий поход по Одиннадцатому и Четвертому округам и прогулка по набережным Сены вымотали старика. Он замерз и проголодался. Дождь перестал, но ветер сменился на северный, грозя похолоданием.
Старик миновал Королевский мост, и его глазам открылся вид на набережную д'Орсэ: на участке между улицами де Пуатье и де Бельшас высился остов полуразрушенного здания Пале-Рояль[2], стоявшего заброшенным после пожара 1871 года.
Зияющие черными провалами окон, поросшие сорной травой, кустами и даже деревьями развалины напоминали современные Помпеи. Едва освещенные редкими фонарями растения вокруг закопченных кирпичей были островком девственного леса в самом сердце столицы.
Папаша Моску свернул на улицу де Лилль, чтобы попасть к центральному фасаду дворца. Он не заметил, что за ним крадется узкая плоская тень с крошечной головой. Старик отпустил ручки тачки, поднялся по ступеням флигеля и потянул за шнурок. Внутри послышались шаркающие шаги, и седая толстуха в пальто из лилового плюша осторожно приоткрыла дверь.
— А, это вы! Поздновато заявились, я уже собиралась ложиться. — Увидев, что папаша Моску пошел за своей тачкой, она добавила: — А колеса не слишком грязные? Вон какой дождь на улице… Как же вы тяжело дышите, погодите, я вам помогу. Боже, вы что, свинцом ее нагрузили?!
— Вовсе нет, всё как всегда. Сейчас оттащу в глубину двора и вернусь.
Несколько мгновений спустя папаша Моску вошел в маленькую теплую кухню, где вкусно пахло овощным супом. Консьержка мадам Валладье, полновластная хозяйка знаменитых развалин, стояла у плиты и с недовольным видом помешивала в чугунке.
— Выглядит аппетитно, — объявил старик, заглянув ей через плечо.
— Лапы прочь, старый грязнуля. Прежде чем приниматься за еду, вымойте руки. Одному Богу ведомо, к чему вы сегодня прикасались!
Мадам Валладье сняла суп с огня, а когда повернулась, папаша Моску уже сидел на своем месте и смотрел на нее умильным взглядом. На столе лежал большой букет лилий.
— Где вы это взяли? Были на свадьбе?
— Мой приятель Барнабе позволил взять их. Какие-то богатеи хоронили новорожденного и усыпали цветами всю могилу.
— Да как вам не стыдно!
— Смотрите на это философски — малыш умер, ему цветы ни к чему, так почему бы не порадовать красивую женщину, а, Маглон?
