Я прибежал с хорошей новостью.
— Ну слава богу, — сказала мать. — Теперь, пожалуй, можно отправляться в дорогу. У меня такое чувство, будто я на год состарилась, хотя еще даже не отпраздновала свой день рождения.
Мы снова вынесли вещи на причал и погрузили их на катер. Потом сели в машину и поехали в город.
Наши друзья попивали в тени колонн на эспланаде. Свен, почти лысый, с всклокоченными завитками седых волос, похожий на большого луноликого ребенка, прижимающий к себе драгоценный аккордеон, с которым он не расставался. Теодор в безукоризненном костюме и панаме, бородка и усы золотятся на солнце, а рядом со стулом трость с маленьким сачком на конце и дорожная сумка с бесценными пробирками и бутылочками. Бледный, аристократический Дональд. Высокий и нескладный Макс, кучерявый, с коричневыми усиками, словно бабочка, присевшая на верхнюю губу. Леонора, красивая цветущая блондинка. И наконец, Мактавиш, крепыш с загорелым морщинистым лицом и редеющими седыми волосами.
Мы извинились за опоздание, которого никто, похоже, не заметил, пропустили с ними по стаканчику, пока Спиро отнес в лодку скоропортящиеся продукты, и двинули к поджидавшей нас «бензине».
Все влезли на борт, последние продукты убрали в ледник, завелся мотор, и мы понеслись по водной глади.
— Я купил… э-э… таблетки от морской болезни, — пояснил Теодор, подозрительно поглядывая на море, казавшееся нарисованным. — Я подумал, что возможно легкое волнение, а так как моряк из меня никудышный, лучше перестраховаться.
— Если будет волнение, ваша таблетка мне пригодится, — сказала мать. — Я тоже тот еще моряк.
— У матер не будет морской болезни. — Макс успокаивающе потрепал ее по плечу. — Я не допущу.
— Интересно, как это вы не допустите, — сказала она.
— Чеснок, — пояснил он. — Верное австрийское средство. Отлично действует.
— Сырой чеснок? — вскинулась Марго. — Какая гадость.
— Нет, Марго, не гадость. Очень, очень полезно, — заверил ее Макс.
— Не выношу мужчин, от которых разит чесноком, — сказала она. — Они сбивают тебя этой волной.
— Но если сами съедите чеснок, тогда вы собьете их волной.
— Есть сырой чеснок — ну и привычки, — сказал Дональд. — Только на континенте на такое способны.
— Вообще-то, он… м-м… полезен, — заметил Теодор. — Это медицинский факт.
— Во время готовки я всегда добавляю в еду чеснок, — сказала мать. — Для аромата.
— Ох уж тот аромат, — промолвила Леонора, растянувшись на палубе, как персидская кошка. — Вчера я отправилась в Перему на автобусе и чуть не задохнулась. Там все жевали огромные зубцы чеснока и дышали на меня. Я приехала в предобморочном состоянии.
Свен расстегнул аккордеон и повесил на шею.
— Дорогая миссис Даррелл, что вам сыграть? — спросил он.
— О, Свен… даже не знаю, — замешкалась мать. — Что-нибудь веселое.
— Как насчет «Есть в городе таверна»? — предложил Теодор. Эту мелодию он был готов слушать бесконечно.
— Прекрасно, — сказал Свен и заиграл.
Лесли с Мактавишем уединились на носу. Последний периодически приседал и отжимался. Он, помимо прочего, был помешан на здоровом образе жизни. Когда-то он служил в королевской конной полиции Канады, о чем любил всем напоминать. Он всегда стремился быть в центре любой вечеринки и больше всего гордился своими отменными физическими кондициями. Похлопывая себя по животу, он говорил: «Глядите, глядите! Неплохо для сорокапятилетнего мужчины, а?» «Бензина» с пыхтением одолевала канал, отделявший остров от материка, под лихие распевы Теодора.
Морской переход показался мне на удивление коротким. Все привлекало мое внимание — летающие рыбы, чайки, — и я то и дело дергал Теодора, чтобы он дал экспертную оценку водорослям и другим предметам моего интереса за бортом.
Но вот показалась совершенно бурая и размытая полоса суши между Албанией и Корфу, уходившая в сторону Греции, и по мере приближения нас встречали торчащие скалы, похожие на сосочкообразные оплавленные свечи всевозможных оттенков. Поскольку надвигалась ночь, мы нашли бухточку в виде идеального полумесяца — ее как будто выгрызло в камне какое-то гигантское морское чудище — и решили высадиться на берег. Белый песочек, обступающие, сулящие защиту скалы. Катер тихо вкатился в бухту, и мы бросили якорь.
Тут-то ледник и напомнил о себе. Мать и Спиро достали из него невероятный ассортимент: ножки ягненка, начиненные чесноком, лобстеров, а еще чудесные штучки под названием «слойки с карри». Некоторые из них действительно соответствовали названию, в другие же мать положила самые разные деликатесы. Мы все разлеглись на палубе и набросились на еду.
В носовой части высилась пирамида из арбузов — такие хорошо накачанные зеленые футбольные мячи в белую полоску. То и дело какой-нибудь из них на время убирали в ледник, чтобы потом разрезать. Красивая розовая мякоть хрустела на зубах, как вафельный стаканчик мороженого, — мечта, да и только. Я получал удовольствие, выплевывая черные семечки за борт, где на них набрасывались рыбешки, заглатывали и тут же выплевывали. А вот рыбы побольше, удивительное дело, втягивали их в себя, как пылесосы.
После трапезы мы плавали, кроме матери, Теодора и Свена, увлеченных эзотерической беседой на тему колдовства, вампиров и домов с привидениями, а также Спиро и Таки, занятых мытьем посуды.
Это была фантастика — прыгать с бортика в темную воду, которая разлеталась фосфоресцирующим зеленоватым фейерверком. Такое впечатление, будто ты прыгнул в костер. Под водой мы тоже оставляли за собой фосфоресцирующий след из миллионов миниатюрных звезд. И когда Леонора, последней вылезавшая из воды, вскарабкалась на борт, на мгновение показалось, будто ее тело инкрустировано золотом.
— Господи, до чего ж хороша, — восхитился Ларри. — Но мои ухаживания игнорирует. Видимо, лесбиянка.
— Ларри, дорогой, ты не должен говорить о людях такие вещи, — упрекнула его мать.
— Да, хороша, — согласился с ним Свен. — Даже жаль, что я по другой части. Впрочем, в этом есть свои преимущества.
— Лучше всего быть бисексуалом, — сказал Ларри. — Тогда ты срываешь золотые плоды и в том саду, и в этом.
— Ларри, дорогой, мне, в отличие от тебя, эта тема не кажется интересной, особенно в присутствии Джерри.
В носовой части катера Мактавиш выполнял сложные физические упражнения.
— Как же он меня раздражает. — Ларри подлил себе вина. — Зачем столько тренироваться, если ты больше ничем не занимаешься?
— Дорогой, ты можешь без комментариев? — попросила его мать. — Лодка маленькая, он может тебя услышать.
— Я бы понял, если бы он не пропускал ни одной корфианки, но ведь ничего подобного.
Выполняя упражнения, Мактавиш в сотый раз рассказывал Лесли, валявшемуся рядом, про свою службу в королевской конной полиции. Истории были очень увлекательные и все заканчивались тем, что он прижимал к ногтю преступника.
— О-о-о-о-о-о! — заорала вдруг Марго, да так громко, что Ларри от неожиданности перевернул стакан с вином.
— А можно без этих
