не боролась со мной, никогда не противопоставляла свою волю моей.
— Тебе будет интересно, потому что это касается твоего будущего, — сказал я, мой голос ничего не выдавал. — Я узнал о твоей беременности несколько дней назад, и…
— Как ты узнал? — перебила меня Дженни. Никто раньше не осмеливался разговаривать со мной в таком тоне. Дженни никогда меня не боялась. — Кто тебе сказал?
— Есть кое-кто, кто следит за тобой по моему поручению. Он сообщил мне о твоей беременности два дня назад.
Глаза Дженни расширились, рот приоткрылся.
— У тебя есть кто-то, кто следит за мной?
Иначе и быть не могло. Я держался от Дженни на расстоянии, но продолжал защищать ее.
— Мой человек наблюдал за тобой с тех пор, как ты покинула Испанию. Однако я…
— Что? Я не могу в это поверить! — Дженни вскочила с кресла, дрожа от ярости. — Ты не разговаривал со мной четыре года, и все же…
— Дай мне закончить, — приказал я ледяным тоном. Мое терпение истощалось. Я хотел быть осторожным, сообщая о своем решении Дженни, чтобы это не стало для нее шоком, но у меня не было времени. Мне нужно было разобраться с беспорядком, который устроил Валентин. Чем скорее я поговорю с Дженни, тем лучше. — Как я уже сказал, мне сообщили о твоей беременности два дня назад. Я решил, что порву с Оливией Уинтергрин, — Дженни уставилась на меня широко открытыми глазами, — и женюсь на тебе.
Глава 3
Дженни
Константин стоял у холодного мраморного камина, возвышаясь надо мной, в глазах не было ничего, кроме черного льда. Он не мог говорить это всерьез. Просто не мог! Или?…
Мое сердце сильно билось под ребрами, болело при виде его, несмотря на шок, ярость и боль. Прошло три месяца с тех пор, как я видела его так близко, и мне так хотелось сократить расстояние между нами! Положить руку на белоснежный хлопок его рубашки, почувствовать тепло его широкой мускулистой груди, уловить стук его сердца. Он мог выглядеть твердым и холодным, как ледник, но я знала, какой он горячий. Подобно вулкану, внутри его была лава, вырывающаяся наружу через трещины во льду.
— Ч-что? О чем ты?
Константин одарил меня тем же невыразительным взглядом, что и всегда.
— Ты знаешь, что значит брак, Дженни.
Я ненавидела, когда он так говорил, его тон был холодным и высокомерным. Но обычно он говорил так только с другими людьми и никогда не использовал этот тон со мной.
— Не будь ослом, Кон, — сердито сказала я, — я знаю, что это значит. Я просто хочу знать, почему Оливия вдруг перестала тебя устраивать. Она знает? Ты ей сказал?
— Оливия — это не твоя забота. Обстоятельства сложились так, что теперь наш брак невозможен… — Кон посмотрел на мой живот. Он уже начал округляться. — И она не беременна.
На секунду мне показалось, что я увидела какой-то горячий блеск в его глазах, но блеск исчез так быстро, что я начала сомневаться, не почудилось ли мне это.
— Будет лучше, если ты останешься здесь, — коротко сказал Кон и со своей обычной грацией хищника направился к двери. — За тобой придет мой помощник. Мы выезжаем в течение часа.
«Подожди… Ты уходишь? Уезжаем куда? И почему?» Я открыла рот, чтобы спросить Кона об этом, но он вышел в дверь прежде, чем я смогла вымолвить хоть слово.
Это было глупо. Неужели Кон действительно вообразил, что я останусь здесь и буду ждать его помощника? Без каких-либо объяснений? Ехать с ним куда-то? И почему он был так холоден по отношению ко мне? Когда я была ребенком, я обычно убегала в его кабинет с книгой и сворачивалась калачиком в кресле. Книга была поводом, чтобы притвориться, что меня интересует только чтение. На самом деле я ждала, когда Кон появится, чтобы поговорить со мной. Я была полна решимости стать ему если не сестрой, то хотя бы другом. Сначала Кон игнорировал меня, но я не отступала, болтая с ним так, как будто знала его много лет. И постепенно, со временем, он начал отвечать мне.
Сначала наши беседы были простыми, так как мне было всего девять лет, и касались школы и друзей, чтения и телевизора, но по мере того, как я взрослела, наши дискуссии становились все более сложными. Книги, музыка, политика, наука. Ничто не было под запретом, за исключением двух тем. Не следовало заводить разговор о брате, которого Кон потерял, когда ему было семнадцать, и о его отце. Я никогда не давила, и к тому времени, как мне исполнилось шестнадцать, Кон стал моим лучшим другом. Затем я переехала в Лондон, и он прервал общение без объяснения причин. Я никогда не понимала почему. Теперь Кон предлагал мне выйти за него замуж, и я тоже не понимала почему.
Я отвернулась от двери и ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Я была сбита с толку, меня все еще мутило, и все, чего я хотела, — это уйти. Вся эта затея с браком не имела никакого смысла. Единственная причина, по которой Кон мог предложить брак, — моя беременность. И причина точно была не в том, что он любит меня.
Три месяца назад, в ту роковую ночь, Кон заверил меня, что это невозможно. Тогда я смотрела в его красивое лицо, видела утоленную страсть, догорающую в его глазах, и сказала, что люблю его. Эта страсть умерла мгновенно, погасла, как огонь, внезапно лишенный кислорода. Кон оторвался от меня и посмотрел с таким видом, будто я причинила ему боль.
Нет, я сейчас не буду вспоминать, что произошло дальше… Ведь у меня под сердцем рос наш ребенок.
Пожалуй, я должна была сказать ему о беременности. Но зачем? Константин был помолвлен и очень ясно выразил свои чувства ко мне, а я не хотела разрушать его тщательно распланированную жизнь новостью о том, что он будет отцом. У него была Оливия и планы на брак, и казалось несправедливым все сорвать только потому, что мы с ним совершили ошибку. Я планировала рассказать ему когда-нибудь, но не раньше, чем мое сердце немного успокоится.
Уверена, моя мать была бы в восторге, если бы узнала. «Ничто так не удерживает мужчину рядом с тобой, как ребенок», — сказала бы она мне, хотя с моим отцом это не сработало. Но я не такая, как мать, и никогда не буду такой. Я не хотела быть зависимой от мужчины, который стал
