Подруга перешла на более высокую ступень переживаний – как объяснить больной Осиповой, да еще накануне операции, причину, по которой не выполнено ее такое легкое, как казалось, поручение. Опухоль операбельная, но неизвестно, захочется ли теперь бедняжке вообще выходить из-под наркоза. Затем подругу осенила новая мысль. Она посетовала на то, что зря спасла от верной смерти бессердечную гражданку Галину Андреевну. Если эта баба имела доступ в квартиру, значит, состояла в родстве с больной Осиповой, следовательно, была обязана навещать старушку и обеспечивать ее всем необходимым. С другой стороны, больная Осипова жаловалась на одиночество…
– Ребенок!!! – ахнула я, перебив Натальины страдания. – У гражданки Галины Андреевны одинокий ребенок на даче без присмотра! Она просила за ним присмотреть…
Константин Иванович вновь прервал разговор по телефону, недовольно поморщился и потребовал тишины.
На кухне, куда нас под конвоем отправили, было еще хуже. Немногочисленные припасы Светланы Владимировны в силу своей рассеянности по полу, подоконнику и другим удобным для этой цели местам казались огромными. Вся вытащенная из стола посуда лежала где попало, но при этом ни одной разбитой тарелки или чашки! На столе в большом овальном тазу с водой стояли насквозь промокшие горшки с цветами. Похоже, жизнь на воде, вернее, в земляной трясине им нравилась – все росло, зеленело и цвело без всякого намека на загнивание.
Тем временем вернулся следователь, с ним прибыли еще два человека. Сам следователь мне не понравился. В какой-то момент даже показалось, что он жалеет о том, что количество пострадавших ограничилось одной женщиной. Не сразу выяснилась причина: Сергей Сергеевич пытался переложить боль со своей больной головы на здоровые головы окружающих. Только после приема презентованной мною таблетки он подобрел и стал похож на относительно нормального человека.
В двухкомнатной, но очень просторной квартире Светланы Владимировны стало тесно. Путаясь у всех под ногами, мы почувствовали себя лишними, жаль, что этого не чувствовали остальные. Призывы к совести и справедливости уходили в пустоту. Назревала потребность пойти на конфликт с законом и удариться в бега, но, к счастью, так и не назрела. Написав и подписав после невнимательного прочтения положенные бумаги, мы наконец получили высочайшее позволение забрать все, за чем приехали, и отправляться к бедному заброшенному ребенку.
Как ни странно, забрать удалось все необходимое. Больше всего времени ушло на поиск сборника стихов Марины Цветаевой. Печальная участь тщательного несанкционированного обыска квартиры злоумышленником постигла также книжные полки и шкафы. Гора книг пугала своими размерами. Пока ее разобрали…
Найденный сборник был тоненьким, в простом мягком переплете. Подумав, решили не обременять себя дальнейшими поисками. Светлана Владимировна не уточняла, какое именно издание ей требовалось, а под Наташкино описание оно вполне подходило. Держа в руках чужие проникновенные мысли и чувства, облеченные в стихотворную форму, я не удержалась и позволила книжечке раскрыться на странице, заложенной тоненькой беленькой тесемочкой-закладкой. Глаза остановились на середине стихотворения:
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже БЫЛА, прохожий!
Прохожий, остановись!
Взгляд автоматически скользнул в конец произведения, я наклонилась, пытаясь увернуться от прямого попадания на физиономию вечернего солнца, и остолбенела:
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
Наташка громко чихнула, за что я ее в душе очень громко поблагодарила. Слегка оправившись от испуга, я моментально сунула книгу, как была – в открытом состоянии подруге под мышку. Руки у Наташки были заняты вещами. Она велела отыскать пустой пакет без запаха нафталина, который исходил непонятно откуда, и с негодованием запихала в него все приготовленное. Абы как, что совсем ей не свойственно.
На прощание нас попросили проявить сочувствие к больной Осиповой и раз уж она доверяет посторонним людям больше, чем родным, накануне ее выписки из клиники привести квартиру в состояние, пригодное для нормального в ней проживания. Если сама больная Осипова позволит. В тот момент я была готова к тому, чтобы в перспективе вылизать заодно и весь подъезд, включая лестницу. Короче, все, кроме лифтовой кабины. Лишь бы поскорее покинуть эту квартиру. Поэтому мой ответ «Обязательно! На днях или раньше» был прямо противоположен Наташкиному короткому заявлению: «Впредь ноги нашей не будет не только в этой квартире, но и в этом районе столицы».
Несмотря на работающий лифт, вниз мы спускались по лестнице. Вылетев из подъезда, не сразу вспомнили, что приехали на машине, а когда вспомнили, долго оглядывались в поисках привычной «Ставриды». Пока Денька, нетерпеливо топтавшаяся на заднем сиденье «Шкоды» в ожидании нашего прозрения, не напомнила о себе жалобным повизгиванием.
– Моя собака! – удивленно подняв брови, проронила Наташка. Я ей одобрительно поддакнула. – И моя машина! – запальчиво заявила она.
– И на ней нам надо как можно скорее тронуться с места, – напомнила я. Кто знает, на что еще распространятся частнособственнические заявления подруги. Начнет перечислять содержимое салона и багажника, до утра не уедем. – Еще за ребенком Галины Андреевны Антиповой заезжать. Помнишь, где ее дача?
– Я всегда все помню. Это нам почти по дороге. Только по другой. Перезвони Ефимову, пока сам не объявился. Скажи, что у тебя зарядка кончается, мы немного задерживаемся по чужим семейным обстоятельствам – моя знакомая попросила до аэропорта Домодедово подкинуть. Улетает на пару дней. Отказать неудобно. Она несчастная, ее муж бросил. С ребенком. Ребенка временно оставила нам. Денька, сидеть! На сегодня встряски хватит, – осадила подруга соскучившуюся боксериху, рванувшую было пообщаться поближе. Та взглянула на хозяйку большими, вечно печальными глазами и, тяжело вздохнув, покорно подчинилась. Пользуясь моментом, я мигом нырнула в машину вперед Натальи. Денька имеет привычку быстро забывать даже самые строгие наказы.
Димка моему сообщению не обрадовался. По его мнению, мне давно уже следовало скрасить своим присутствием наш скромный ужин на двоих, разумеется, предварительно его приготовив.
– Скажи, что скрасишь ему скромный завтрак. Если он подаст тебе кофе в постель и при этом его не прольет. Намеренно.
На беду, Наташка влезла со своим предложением слишком громко. Димка тут же дал мне наказ ехать на электричке, выразив готовность прибыть к ее приходу на станцию.
Пешком. Машина в полуразобранном состоянии. Затем последовали настоятельные советы разобраться, кто и что мне дороже.
– Ты, конечно, – не моргнув глазом, отчиталась я. – И твое спокойствие. А на новые туфли мне вообще наплевать. Как-нибудь дохромаю босиком. Кстати, ты не выполнил своего обещания всю жизнь носить меня на руках…
Муж заявил, что меня плохо слышно, а я – что у мобильника кончается зарядка, Наташкин телефон замолчал еще раньше. И отключилась, не предоставив Дмитрию Николаевичу возможность «пройтись» по поводу Наташкиной «предусмотрительности», порядком утомив своими насмешками.
