на него.
– Перо не зря перевело его в другую Школу. Что, если Аладдин действительно злой… но перо считает, что я могу сделать его добрым? Что, если он – мое испытание?
– Превратить никогдашника во всегдашника? – нахмурился Рафал. – Это невозможно.
– Но мы же оба согласны, что этот мальчишка не добрый, а мы никогда не ошибаемся, оценивая души, – ответил Райен. – Но если я смогу сделать его добрым… если смогу превратить во всегдашника…
– Что тогда тебе помешает сделать то же самое со всеми злыми душами? – саркастически спросил Рафал, ожидая, что Райен засмеется.
Но брат не засмеялся. Он лишь улыбнулся – словно действительно именно об этом и думал.
Рафал похолодел.
– Но как же равновесие?
– Это же испытание Сториана, верно? Вот его и спрашивай, – отшутился Райен, затем заметил, как помрачнел брат. – Я всего лишь шучу, Рафал. Душу нельзя изменить. Либо мы ошиблись, и он действительно добрый…
– Мы никогда не ошибаемся, – вставил Рафал.
– …либо ошибается перо, и мои попытки превратить его во всегдашника провалятся, – сказал Райен.
– Причем провалятся катастрофически, – добавил Рафал и посмотрел на брата. – Но ты все равно попытаешься?
– А ты бы не попытался, если бы считал, что Сториан на твоей стороне? – поддразнил его Райен и слегка толкнул локтем в бок.
– Может быть, – ответил Рафал и отстранился, словно принимая безмолвный вызов.
Оба брата заявят права на одного ученика.
Ученика, которого еще даже не видели.
Они дошли до театра. Райен посмотрел на своего близнеца – теперь уже он пребывал в задумчивости.
– Знаешь, Рафал, с тех пор как мы были подростками, ты стал куда угрюмее.
– Мы уже сто лет как подростки, – ответил Рафал.
– Именно, – сказал Райен. Затем он уперся ладонями в деревянные двери и распахнул их.
Глава 5
Как и большинство детишек из Бескрайних лесов, Аладдин считал, что в Школе Добра его ждут драки на мечах, красивые девочки и ночные проделки в общежитиях.
Чего он не ожидал, так это обилия правил.
– Правило номер десять, – сказала профессор Мэйберри, декан Школы Добра, элегантная темнокожая женщина, стоявшая настолько прямо и произносившая согласные звуки настолько резко, что у Аладдина аж ягодицы сжимались. – Ученики Школ Добра и Зла приглашаются на Снежный бал – зимние танцы в сочельник. Все всегдашники обязаны туда пойти…
– А всем никогдашникам рекомендуется не идти, – проворчал худой как скелет мужчина, стоявший рядом с ней. Его кожа была странного серого оттенка, волосы – скорее седые, чем темные, брови – густые и очень черные. Профессор Хамбург, декан Школы Зла. – После первого курса вас разделят на три группы в зависимости от учебных успехов. Первая группа – Лидеры, вторая – Последователи, третья – могрифы.
Аладдин зевнул и дернул галстук-бабочку. Ему было жутко скучно, а еще он злился, что его запихнули в совершенно абсурдную одежду с оборками и фалдами, словно он цирковая обезьянка какая-то. (И вообще, что это за слово такое – могриф?) Он оглядел театр – такой же вычурный, как и школьная форма, с резными деревянными скамейками и окнами-розетками – и задумался, как вообще ребята из Школы Зла выносят весь этот пафос. И в самом деле, примерно пятьдесят никогдашников сидели по другую сторону прохода, так же разодетые в пух и прах, как и ученики Школы Добра; двадцать пять мальчиков-всегдашников с его стороны очень внимательно слушали деканов, как и двадцать пять девочек-всегдашниц, сидевших позади него. Одна из них привлекла его внимание – маленькая девочка, едва достававшая до пола ногами. На веках у нее были ярко-розовые тени, в черных волосах – фиолетовые ленты, щеки румяные. Аладдин попытался заглянуть ей в глаза, но она смотрела на профессора Мэйберри.
– Правило номер одиннадцать. Вход в кабинет Директоров строго воспрещен, – объявила декан Школы Добра, – равно как и в кабинеты всех учителей…
«Если бы я хотел жить по правилам, то остался бы в Шазабе», – проворчал про себя Аладдин. Он бы уже загадал три желания, заполучил царевну и дворец, и все знали бы его имя. Он похлопал по лампе, лежавшей в кармане сюртука. Ему и секунды не довелось провести в одиночестве с тех пор, как он выиграл ее у Салима. Какой смысл держать при себе лампу, если не будет ни единой возможности ее использовать?
Аладдин посмотрел на никогдашников – на первый взгляд они были одеты так же, как всегдашники, но потом он пригляделся и увидел, что те уже начали тайком вносить в форму изменения: резали рукава, прорывали дырки в рубашках, хвастались шрамами, татуировками и оружием, которое удалось тайком пронести.
«Нарушители правил», – подумал Аладдин.
Вот эти люди ему по нраву.
Он снова повернулся к девочке с фиолетовыми лентами.
– Хочешь, покажу тебе кое-что?
Девочка не обратила на него внимание, по-прежнему не сводя глаз со сцены.
– Правило номер двенадцать, – тем временем произнесла Мэйберри. – Вам запрещено покидать спальни после девяти вечера…
– Смотри, смотри, – настойчиво проговорил Аладдин и сунул руку в карман. – У меня волшебная лампа.
– Ну да, конечно, – фыркнула девочка, даже не посмотрев в его сторону.
Высокий светлокожий мальчик с рыжими волосами, сидевший рядом с Аладдином, усмехнулся.
– Удачи тебе. Это Кима, принцесса Мейденвейла. Все парни хотят пригласить ее на Снежный бал, включая Гефеста.
Он кивком показал на дальнюю часть скамейки, где сидел мускулистый смуглый парень с бритой головой и ярко-зелеными глазами. Остальные мальчики-всегдашники осторожно косились на него, мечтая снискать одобрение, хотя сам Гефест вообще не подозревал об их существовании.
– А это значит, что у тебя нет ни единого шанса, – предупредил Аладдина рыжий мальчик.
В этом он был неправ, потому что теперь, когда у Аладдина была волшебная лампа, он мог пожелать все, что угодно, – в том числе победить Гефеста в борцовском поединке или пойти на Снежный бал с принцессой Кимой. Но, с другой стороны, это казалось еще более неправильным: теперь, когда Аладдин мог завоевать принцессу с помощью лампы, он твердо решил сделать это без ее помощи.
Он снова повернулся к Киме.
– Клянусь, это волшебная лампа. Прямо из Пещеры Желаний.
Кима вздохнула.
– Нет, это не она, потому что Пещеру Желаний пытались найти все, включая моего отца, но найти ее невозможно. Так что можешь врать сколько угодно, но меня ты не обманешь, потому что у лжи есть особый запах, а у тебя изо рта начинает вонять.
Аладдин залился краской и стиснул зубы.
– Значит, придется на самом деле тебе показать.
Он поднес руку к лампе, чтобы потереть ее…
– Эй, ты! – послышался резкий голос со сцены.
Все
