Ноа улыбнулся, и от его улыбки сердце ее учащенно забилось. Она вдруг обрадовалась, что когда-то давно мать научила ее хорошо готовить. Наконец-то представился случай блеснуть перед кем-то своим мастерством. А что, если побаловать нежданного гостя домашним пирогом? И поискать бутылочку вина, припасенную для особого случая.
— Не могу дождаться ужина, — признался Ноа. — Я сто лет не ел домашнюю еду.
Когда он произнес эти слова, его плечи вздрогнули, а в зеленых глазах промелькнула боль. Виктории вдруг захотелось расспросить его. Попытаться…
Помочь.
Потому что единственное, что Виктория Блекстоун делала безупречно, так это помогала другим людям. Она практически олицетворяла собой Мать Терезу.
Девушка одернула себя. Помогая Ноа Маккарти, она отклонится от намеченного плана. А ведь ей, наоборот, нужна его помощь — чтобы стать другой. Ладно, она подумает об этом завтра.
А сегодня существуют только она и этот таинственный незнакомец.
Час спустя Ноа сидел за обеденным столом. Чарли лежал у его ног, надеясь, что ему перепадет противень со шкварками. Ноа быстро расправился с первой порцией жаркого и теперь с не меньшим аппетитом наслаждался добавкой.
— Я уже сто лет не ел домашнюю пищу, — снова признался он, вытирая рот накрахмаленной салфеткой.
— Правда?
— Ага. Издержки жизни закоренелого холостяка. Порой мне кажется, что Чарли питается лучше, нежели я, — заметил Ноа и задумчиво уставился на мрачную мебель гостиной.
— Ну давай же, спрашивай, — приказала Виктория.
— Что?
— Почему мой дом похож на фильм из далекого прошлого. Ведь именно это тебя интересует.
— О нет, я… — Он никак не мог подобрать тактичную формулировку.
— Мои родители, — пришла на выручку Виктория, — не любили перемен. Они гордились тем, что спят на одной и той же кровати всю свою жизнь, пользуются одной духовкой вот уже двадцать пять лет, ходят по ковру, купленному еще моим прадедом. Можешь называть это бережливостью, сентиментальностью… Я и сама толком не знаю. Но им нравилось, что изо дня в день все остается по-прежнему.
— Нравилось? — переспросил он — тоже в прошедшем времени. — Твоя мама тоже умерла?
Девушка кивнула, потупив взгляд.
— Двумя месяцами раньше моего отца. С тех пор я живу здесь одна. И у меня нет ни сил, ни желания менять что-либо. — Она огляделась вокруг и добавила: — По крайней мере, пока нет.
Ноа сгорал от любопытства. Ему так хотелось узнать побольше о судьбе Виктории Блекстоун, что он едва не завалил ее вопросами. И в то же время он понимал, что не имеет права вмешиваться в ее жизнь.
Вдруг его мобильный телефон завибрировал. Ноа посмотрел на номер и выругался.
Только не сейчас!
Что он скажет Роберту, когда тот спросит его о Джастине?
«Знаешь, старина, я снова все изгадил. Я не смог углядеть за твоим сыном, и теперь он наверняка бродит где-то по улицам или, еще хуже, совершает какое-нибудь преступление».
— Есть еще яблочный пирог, — прервала ход его мыслей Виктория. — Я испекла его, пока ты помогал Лари вытащить грузовик из ямы.
— У меня была тетя, которая всегда пекла нам фруктовые пироги на Рождество. Но беда в том, что она совсем не умела этого делать. Она была очень рассеянной и не удосуживалась различать столовую ложку и чайную.
Виктория рассмеялась.
— О, наверняка это было ужасно.
— Да, тебе повезло, что ты не пробовала ее шарлотки и кулебяки.
— Обещаю, что мой пирог будет вкуснее.
У Ноа заурчало в желудке при мысли о том, какой шедевр находится в духовке Виктории. В гостиной вот уже несколько минут витал приятный запах ванилина и печеных яблок.
— Я давно не ел пирогов.
— Пироги как семья, тебе не кажется? Важно, чтобы все ингредиенты в начинке сочетались друг с другом.
— К сожалению, в семьях это редкость, — спокойно ответил Ноа, вставая из-за стола. — Я наелся. Пирог переносится на другой раз?
— Как хочешь. — Разочарование в глазах Виктории заставило его пожалеть о своих словах.
Она не поняла, а он не мог объяснить.
Ноа взял свою тарелку и направился на кухню. Его ни чуточки не удивило, что в этом старом доме не было посудомоечной машины. Он капнул на тарелку немного средства для мытья посуды и принялся за дело. Он тер поверхность тарелки с таким усилием, словно на ней была грязь, которую он никак не мог отскоблить.
— С тобой все в порядке? — раздался голос Виктории у него за спиной.
— Да. — Нет. С ним давно не все в порядке.
— Она уже чистая, — заметила девушка, взяв тарелку у него из рук и поставив ее в сушилку.
Она стояла к нему так близко… Ее грудь почти прижималась к его спине. Сладкий фруктовый запах, исходившиий от нее, проникал ему в ноздри.
Ноа сделал глубокий вздох. Поцеловать ее. Поцеловать женщину, которая приготовила тебе жаркое. Испекла тебе пирог.
Позаботилась о тебе.
Нет. Поцелуй только увеличит пропасть между ними.
— Ноа. — Она положила руку ему на плечо.
— Не надо, — хрипло простонал он, словно предупреждая об опасности. — Не приближайся ко мне.
Виктория отпрянула, и Ноа тут же пожалел о сказанном. Черт возьми, он мог бы вести себя более тактично. Эта девушка вовсе не виновата в том, что он никак не может избавиться от мучительных воспоминаний. Она не должна становиться жертвой в войне, которую он ведет с самим собой. Это было бы просто нечестно.
Ноа повернулся к ней лицом.
— Прости меня. Я…
Что он мог сказать? Что бросил в беде людей, которых любил больше всего на свете?
Что потерпел неудачу с ребенком, который нуждался в нем больше всех остальных? Что не смог найти нужных слов, чтобы помешать ему пойти по плохой дорожке? Что скрыл правду о жизни Джастина от Роберта, потому что верил, что сумеет оттолкнуть семнадцатилетнего парня от пропасти?
Что он человек, которому на роду написано быть одиноким, и всех, кто с ним свяжется, ждет лишь разочарование?
— Я понимаю, — прошептала Виктория.
Ноа видел, как тянется к нему ее рука. Он знал, что ему следует отпрянуть, убежать от нее.
От контакта. От заботы.
Но когда ее ладонь прикоснулась к его руке, чувство, которое Ноа считал давно умершим, начало пробуждаться к жизни, требуя близости с женщиной, одаренной таким понимающим взглядом.
— Ноа, — нежно позвала Виктория.
Не в силах побороть желание, Ноа наклонился и поцеловал ее.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Когда губы Ноа Маккарти встретились с ее губами, весь мир для нее перевернулся. Еще ни один мужчина не целовал ее так нежно.
