Хвала Миине, в'орнны схватили Джийан, а не ее. Бартта скорее повесилась бы, чем стала служить им или прикасаться к их мерзкой плоти. Во всяком случае, мрачно размышляла она, сестра всегда проявляла извращенное любопытство в отношении в'орннов. Теперь ее желание исполнилось.
Бартта взмокла от пота. В расселине было неестественно жарко, и она ползла по периметру, чтобы избежать самого худшего жара, казалось, поднимавшегося тошнотворными волнами откуда-то снизу. Поросль розовых кальцитовых сталагмитов лезла из пола расселины, как цепкие пальцы. Нагретый воздух мерцал и жег легкие, и она заторопилась. Наконец дно! Девочка лет пятнадцати дрожала, как в лихорадке. Липкий приторный пот выступил на лбу, склеил спутанные белокурые волосы. Прекрасное лицо затуманено, мрачно, пусто. Бартта дотронулась до нее; девочка словно горела в огне.
Она вскрикнула, когда Бартта понесла ее к отверстию, которое сделала, отодвинув валун сверху.
— Перестань хныкать, — рявкнула Бартта. — Через минуту я вытащу тебя отсюда. Теперь ты в безопасности.
Хотя сама в это не верила — слишком уж покраснела и пересохла кожа девочки. Рамаханы были не только жрицами, но и великими целительницами. Бартта прекрасно знала признаки дуурской лихорадки на последней стадии. Болезнь, приходившая пятилетними циклами, уже столетие губила кундалиан. Рамаханы считали, что вирус принесли на Кундалу в'орнны, а Сопротивление было уверено, что его создали гэргоны, таинственная каста в'орннских техномагов: еще одно оружие в их огромном арсенале, чтобы поставить кундалиан на колени. Во всяком случае, рамаханы достигли весьма ограниченных успехов в спасении жертв дуурской лихорадки. В первые сорок восемь часов после первого проявления симптомов хорошо действовали припарки из смеси топленых семян черного вербейника и сердцевин чертополоха, мать-и-мачехи и наперстянки. Если же вирус достигал легких, он размножался так быстро, что жертва тонула, словно в море.
С девочкой на руках Бартта остановилась и взглянула на клин темнеющего неба. Оно казалось далеким, гораздо дальше, чем дно расселины, когда она смотрела на него перед тем, как начать спуск. Девочка, несомненно, умирала. Какой же от нее может быть толк? Вероятно, если она, Бартта, смогла бы вытащить ее отсюда и вернуться в деревню, она сумела бы продлить ей жизнь на неделю, самое большее — на две. Но зачем? Лицо девочки уже было искажено болью, и страдания только усилятся. Лучше оставить ее здесь. Быстрая смерть была бы милосердной, даже благословенной.
Бартта уже опускала девочку на землю, когда земля под ногами вздрогнула, и на них посыпались камни. Бартта прижалась к содрогающейся стене расселины, и тут девочка вскрикнула. Ее взгляд сфокусировался, и она жалобно застонала, вцепившись в Бартту. Выжидая, пока землетрясение прекратится, Бартта вспомнила священную сову Миины. Богиня наконец заговорила — и выбрала Бартту! Сова трижды пролетела над расселиной. Почему? Несомненно, не для того, чтобы Бартта оставила девочку умирать здесь. Однако что означает весть Миины? Возможно, Богиня предназначила эту девочку себе. Почему? Она какая-то особенная?
Бартта всмотрелась в лицо, такое прекрасное и такое бледное, что все голубые жилки просвечивали сквозь неестественно натянутую и блестящую от лихорадки кожу. Смахнула со лба девочки прядь прямых волос.
— Как тебя зовут?
— Риана. — Сердечко несчастной колотилось, как у ледяного зайца.
— Хм-м... Странное имя. Откуда ты?
Лицо девочки сморщилось.
— Я не... не помню. Только...
— Что только, дорогая?
— Помню, что скаллила.
— Скаллила? — Бартта нахмурилась. — Я не знаю такого слова. Что оно означает?
— Скаллить. Ну, знаешь, карабкаться вверх-вниз по отвесным скалам.
— Не болтай ерунды, — хмыкнула Бартта. — Никогда не слышала, чтобы кто-то делал такое.
— Я делаю, — отрезала Риана. — То есть делала. Я отчетливо помню, как спускалась по Белой Четверке.
— Это невозможно, — сказала Бартта. Белой Четверкой называлась отвесная гора, вздымавшаяся над монастырем на километр. Ее склоны были слишком круты даже для горных коз.
— Однако я делала это много раз. Бартта нахмурилась еще больше.
— Ладно, допустим, ты... ну... скаллила. А потом?
— Выступ, на который я опиралась, откололся. Наверное, камень сломался, когда земля задрожала. Во всяком случае, я упала.
— Ладно, дорогая, но как ты оказалась здесь, в этой расселине?
— Я... не знаю. Бартта вздохнула.
— Хоть что-нибудь ты помнишь? Мать? Отца? Риана покачала головой.
— Думай, девочка. Думай!
Риана отпрянула от нее и свернулась в клубок. Бартта с трудом заставила себя говорить мягче:
— Пожалуйста, постарайся. Это важно.
— Все остальное пусто.
“Амнезия, — подумала Бартта. — Она, наверное, не только больна, но и ушиблась”.
Словно подтверждая догадку, девочка застонала.
— Мне плохо.
— Все будет в порядке, — машинально отозвалась Бартта.
— Не оставляй меня, — внезапно прошептала Риана. Бартте казалось, что на шее у нее висит мельничный жернов. Она заставила себя улыбнуться.
— Мы выберемся вместе. Очень скоро ты увидишь, что... Земля снова вздрогнула, и взгляд поразительно синих глаз девочки заметался. Сверху посыпались камни.
— Мы умрем здесь? — спросила девочка. Она явно не сознавала своего состояния.
— Мы не умрем здесь. — Бартта постаралась улыбнуться, надеясь успокоить ее. — Я Бартта из Каменного...
Расселину встряхнуло в третий раз. Риана заплакала.
— Что толку плакать, — решительно сказала Бартта. — Мы довольно скоро выберемся отсюда. — Над головой девочки она видела, что слои сланца пришли в движение и сдвигаются к дну расселины, исчезая в бреши, проделанной землетрясением в коренной породе. “Надо выбираться отсюда, — подумала она, — иначе умру я”. Снова мелькнула мысль оставить девочку, но перед мысленным взором появилась сова Миины. Воля Богини ясна.
Она встала и прижалась к стене расселины, перекинув Риану через левое плечо.
— Ладно, — сказала Бартта. — Теперь держись крепко.
И полезла вверх, медленно и осторожно. После землетрясения неровностей в сланцевой стене, на которые она опиралась, спускаясь вниз, стало меньше. И ей хватало здравого смысла дважды проверить опору, прежде чем осторожно подтянуться повыше. Все это время вес Рианы давил на нее, сгибая спину; скоро плечи и бедра охватила страшная боль. Однако она продолжала карабкаться, убеждая себя не спешить, проверять каждую импровизированную ступеньку, чтобы та не осыпалась и им с девочкой не слететь вниз. И с замиранием сердца все время ждала еще одного толчка, который, конечно, собьет их. Бартта не чувствовала себя такой уязвимой с тех пор, как мать привела их с Джийан в монастырь Плывущей Белизны, но, что самое любопытное, ее охватило какое-то странное возбуждение, радость от вновь восстановленной связи с телом, какой не ощущала, пожалуй, с детства. Как это чудесно: снова грязь под ногтями, напрягаются работающие мускулы и сухожилия. Она слышала стоны Рианы за спиной и молилась, чтобы ослабевшая девочка сумела удержаться.
