руку, поднес к губам, поцеловал каждый пальчик. Она замурлыкала как кошка.
— И кем ты меня пристроишь? Охранником во дворце? Распорядителем пира? Я хотел бы другой судьбы.
Он сел на кровати, и поддев с пола рубашку, быстро оделся. Такие разговоры могли далеко завести. Еще, чего доброго, в сердце Небет и правда поселится желание устроить его жизнь для собственного удобства.
— Ну, дорогой, — капризно протянула красавица, раскинувшись в соблазнительной позе на смятых простынях, — останься хотя бы до рассвета.
— Прости, милая, на рассвете наша ладья уже отчалит от причала. Я постараюсь закончить дела побыстрее. Может успею еще на вторую часть декады.
Топая по пустому проспекту, соединяющему районы богачей и обычных обывателей, он решил для себя, что изо всех сил будет стараться вернуться после праздников. Может быть недалеко от Уаджа есть интересные места с хорошими домами для приезжих, где он мог бы отсидеться и насладиться заслуженным отдыхом. Что тут скажешь, Ахетатон прекрасный город, в котором есть все для удовольствия и приятной жизни. Нет в нем только спокойствия. А еще в нем очень много женщин. Которые как раз и лишают его этого спокойствия.
Глава 2
От дома до городского порта идти пришлось наощупь. На башне главного храма Атона только что девять раз ударили в огромный барабан. Начался десятый час ночи.
(Первый час ночи у древних египтян считался от 18 часов вечера. Следовательно, десятый час ночи по современному исчислению 4 часа утра).
Небо лишь слегка посветлело, звезды исчезли, но разглядеть дорогу под ногами все еще могли разве что кошки. Так что семья продвигалась в дрожащем свете двух ламп. Одну из них на палке нес отец, возглавляющий шествие, сбоку дед. Лампы нещадно чадили едким дымом, потому что в них залили совсем дешевое масло. Так что к концу пути все одежды провоняли гарью.
Матушка Ситра и бабуля Исет вели Гормери под руки с двух сторон. Рабыня Бекет замыкала процессию, таща за собой на веревке сонного ослика. С боков грустного животного свисали огромные корзины с провизией. На спине высился тюк с вещами и специальный плетеный сундучок с подарками для никому неизвестной дочери ювелира. Гормери поморщился, представив себе картину своего появления в доме несчастного отца с подарками для его пропавшей дочурки. И тут же решил, что вино он и сам может выпить. А статуэтки павианов… их тоже пристроить не трудно. Атон, бог мудрый и справедливый. Он допускает проявление древних традиций. Ну, дарит народ друг другу фигурки павианов на Новый год. И что с того? Откуда пошло это поветрие, и что означает никто уже не помнит. А если и помнят, предпочитают держать язык за зубами. Потому что Атон сам по себе бог великодушный, и все прощает, а вот служители храма и его тайные осведомители как раз наоборот. Активно борются со староверами и даже упоминание о былых традициях для них как чужой мед для пчелы. Налетят не отмашешься. Но все равно, павианов дарят на удачу. На удачу можно. Вот он и подарит кому-нибудь. А то и в храм снесет. Положит на жертвенный алтарь Атону. Он хоть и бог, но удача ему точно не помешает. Интересно, в Удже есть храм Атона? Должен быть. Пусть в городе этом приличных людей почти не осталось, все сплошь староверы и предатели, но по указу царя даже в таких гиблых местах у людей должен быть шанс поклониться истинному божеству.
— У какого причала ладья храмового кебнета? — деловито осведомился отец у бодрого для такого часа охранника — маджоя. В предрассветной мгле разглядеть его можно было разве что по круглым белкам глаз. Сейчас темнокожие маджои — выходцы из соседней страны Куш, что черные кошки в темной комнате. И сколько их охраняет южный порт Ахетатона совершенно не понятно. Тусклый свет масляных ламп выхватил из тьмы троих, и то не полностью.
— Кто такие? — сурово поинтересовался один из них, и в желтом дрожащем свете отцовской лампы как привидение возникло круглое широконосое лицо. Оно свесилось локтей с четырех. Воин оказался настоящим великаном. Как и все они. Других в маджои не берут.
(Маджои — полиция в Древнем Египте. Происходит от названия племени в соседнем с Египтом Куше — чьи воины отличались физическим развитием и необыкновенной доблестью. Как правило в маджои набирали либо выходцев из этого племени, либо похожих на них телосложением. Это огромные темнокожие мужчины, выше среднестатистических египтян примерно на две головы и, соответственно шире в плечах. Действительно настоящие великаны в сравнении с египтянами. В подчинении у маджоев были служебные павианы).
Матушка испуганно ойкнула. Бабуля стоически промолчала. Дед, в прошлом бравый воин сжал палку, к которому привязана была его лампа на боевой манер. Бекет запричитала молитву, перемежая ее с проклятьями на голову демонов, какие подкрадываются под покровом ночи, хотя Атон великий, сама вполне подходила сейчас под это описание. Так как была с маджоями одного цвета кожи. Что же касается осла, то он проснулся, всхрапнул и огласил окрестности истошный воплем, пробудив всех петухов примыкающего к порту района ремесленников. Вся эта какофония растянулась на долгие минуты. Гормери подавил раздражение. Просил же семейство ограничиться домашними проводами. Нет, надо устроить целое представление. И что они маджоев не видели?
Охранник же, подозрительно прищурившись, уперся взглядом в притихшего осла и спросил таким тоном, как будто собирался немедленно арестовать животное, до выяснения обстоятельств.
— Зачем вам ладья кебнета?
Гормери понял, что пора брать шествие под контроль. Он аккуратно высвободился из женских рук, выступил вперед и громко предстался:
— Гормери, писец кебнета Великого храма Атона. Собираюсь отплыть на храмовой ладье в Уажд, — с этим он сунул под нос охраннику большой медный медальон, болтавшийся у него на груди. Гормери очень гордился этим своим знаком отличия. И начищал его как хороший солдат боевой хопеш. Впрочем, именно оружием медальон зачастую и являлся. И заменял собой целую роту воинов с хопешами. Попробуй-ка противостоять представителю храмовой власти!
В глазах охранника он тут же узрел уважение. Но рассыпаться в извинениях маджой не стал. Эти парни такого не умеют. Он коротко кивнул и, махнув рукой в сторону реки, как будто там можно было что-то разглядеть, отчеканил:
— Ваша ладья у пятого причала, господин писец.
Потом оглядел остальных и счел нужным уточнить:
— Все эти люди с вами?
— Это моя семья. Они проводят меня. Выпусти их
