сильнее, чем все прочее. Я стал свыкаться с тем, чего как будто в нашей парадигме не может быть.
Словечко «парадигма» выпрыгнуло из памяти со студенческих лекций по философии. Препод был у нас молодой, только что защитил кандидатскую, пижон такой, в элегантном костюме… «Смена мировоззренческих парадигм суть исключительно любопытный феномен с социальной точки зрения…» — такие вот базары он разводил, помнится.
Да уж, любопытнее некуда. Вот у меня парадигма сменилась — и как обухом по башке… Ну что ж поделать! Надо принимать реальность такой, какая она есть.
Барышня слева не унималась:
— Извините… — умильно-ехидным голоском пропела она, — а можно узнать, что у нас с обувью? Это была… трудовая вахта в закромах Родины?
И еще несколько девичьих сдержанных смешков сопроводили эти слова.
Я опустил взгляд и ужаснулся.
Ноги мои были обуты в архаичные красно-белые кроссовки «Ботас», на которых три полоски расположены не параллельно, как на «Адидасе», а лучевидно, на манер гусиной лапки. Но Бог бы с ним! В этих самых «ботасах» была даже какая-то брутальная, дерзкая элегантность. А беда в том, что они были в такой засохшей грязи, как будто я шагал, черт его знает, по размокшей пашне или по скотному двору.
«Что это?..» — обалдело пронеслось в голове.
— Говнодавы… — прошелестело где-то сзади едва слышно, но я все-таки услышал. И вновь сдавленное хихиканье.
Заодно я усвоил, что облачен в скверные советские псевдо-джинсы «Орбита», куцый серенький пиджачок, рубашку… Бог ты мой, что это была за рубашка! «Вырви-глаз», говорят про такое остряки — россыпь мелких красно-рыжих закорючек по белому, и неизвестно почему это вызвало у меня ассоциации с расплескавшимся по пластиковому казенному столу супом харчо. Запястье левой руки украшали часы «Слава» на черном кожаном ремешке.
Все это сложилось у меня в устойчивый образ: деревенский или там районный паренек двинул в город, принарядился как смог, и вышло, конечно, по-деревенски. Ну а как оно еще могло выйти?.. А по дороге еще где-то угораздил в незасохшую лужу… И я, кажется, начал догадываться, зачем этот паренек прибыл в большой город.
Кстати, «Слава» показывала без четырех минут одиннадцать. Гомон толпы стал заметно сильней и взволнованней.
Я развернул бумажку, вложенную в паспорт.
Бумага второго-третьего сорта, плохонький типографский шрифт. Табличка. Заголовок: Министерство высшего и среднего специального образования СССР. Н…ский политехнический институт. Экзаменационный лист абитуриента…
Здесь печатный текст заканчивался и от руки было написано в родительном падеже: Родионова Василия Сергеевича. Ниже табличка, и в ней:
«Математика устно» — 26.07.1978 — 4 (хорошо).
«Математика письменно» — 01.08.1978 — 5 (отлично).
«Русский язык и литература (сочинение)» — 07.08.1978 — 5 (отлично).
«Химия» — 11.08.1978 —.
Так. Еще раз. Примем реальность такой, какова она есть. На дворе август семьдесят восьмого. Одиннадцатое число. Я — в облике семнадцатилетнего парня Василия Родионова, скорее всего, приехавшего из глубинки поступать в Н-ский политех и пока вполне неплохо сдавшего три дисциплины. Остается четвертая. Собственно, все, кто находится здесь, в фойе одного из институтских корпусов, прибыли сдавать эту четвертую. Химию.
Химия! Я ощутил волнение. Это какие же пути Господни забросили душу химика-недоучки в тело паренька, собравшегося, как видно, тоже стать инженером-химиком!.. Ведь это же не может быть случайность⁈ Это значит, что Я — мое метафизическое Я, в каком бы человеческом обличье оно ни было, упорно стремится к одной и той же цели. Ну так значит, надо этой цели добиться!
Только я сказал это про себя, как открылась двустворчатая дверь с матовым остеклением в верхней части. Вышел элегантный моложавый мужчина в светлом костюме, в золоченых очках в тонкой оправе.
— Внимание! — звучно сказал он. — Я сейчас буду называть фамилии лиц, допущенных к четвертому экзамену. По алфавиту. Слушайте внимательно!
И он начал перечислять:
— Абрамова Кира, Аникин Павел, Бикбулатов Валерий… — и так назвал порядка десяти человек, до фамилии «Горовенко», после чего объявил, что все названные сейчас должны проследовать в аудиторию такую-то, ассистент проводит.
Ассистент — девушка в черных брючках, белой кофточке, удачно подчеркнутой голубой косынкой, улыбаясь, приветственно помахала рукой, приглашая последовать за ней. Названные гурьбой потянулись следом, скрипя старым паркетом.
Толпа немного поредела. Элегантный мужчина выждал паузу и зачитал фамилии второй партии. До меня было еще далековато, и я с интересом проследил, как эту группу повел юноша, наверное, студент-старшекурсник.
В третьей партии оказалась насмешливая сероглазая красотка — звали ее Елена Никонова. Ага, запомним… Последним по алфавиту здесь был назван Павлов Максим, и я подобрался, чувствуя, как спортсмен, предстартовое волнение.
Распорядитель продолжил чтение:
— Петрова Алла, Прудников Алексей, Рабинович Евгений, Родионов Василий… — и дальше, до Степанова Дмитрия.
— Аудитория триста два, — заключил ведущий. — Прошу за сопровождающим!
— Молодежь, за мной, — с развязным юморком произнес рослый спортивный парень в бело-синей футболке, настоящих джинсах «Рэнглер», которые тогда называли «Вранглер» и настоящих же «адидасах».
Мы с нестройным паркетным скрипом затопотали за обладателем «Вранглера», я успел заметить пару восхищенных девичьих взглядов, брошенных ему вслед, а заодно и небольшой укол самолюбия. Ладно! — подумал я. Посмотрим еще, кто чего стоит…
Шли недолго, наш ведущий подвел нас к аудитории № 302, все с тем же неуловимым юмором произнес:
— Сдаю вас с рук на руки, — и передал в распоряжение двух экзаменаторов, рассадивших партию в шахматном порядке, строго по одному человеку за парту.
Один из этих двух представился: Игорь Леонидович. И начал объяснять правила: названный подходит, берет билет, фиксируется время; абитуриент начинает готовиться. Ровно через сорок минут у каждого забирается билет и проштампованные листы, выдаваемые для черновиков и ответов. И начинается собеседование, так сказать, в два потока: оба экзаменатора работают с теми или иными экзаменуемыми, вызываемыми в произвольном порядке…
— Вопросы есть?
Курчавый брюнет Рабинович немедля вскинул руку.
— Слушаю вас.
— Кто именно к какому экзаменатору попадет, это известно?
— Нет, — сказал преподаватель, — это в случайном порядке.
И далее разъяснил, чем можно, и чем нельзя пользоваться во время экзамена. Собственно, ничем нельзя пользоваться. При себе только паспорт, экзаменационный лист и ручка. Все остальное запрещено.
— Все меня услышали, всем понятно?
Догадайтесь, кто поднял руку?..
— Слушаю, — произнес Игорь Леонидович с заметно изменившейся интонацией.
— Ручка шариковая или чернильная? — деловито спросил неутомимый Рабинович.
— Не имеет значения, — сдерживая улыбку, ответил экзаменатор.
Рабинович удовлетворенно кивнул и вынул из нагрудного кармана пиджака две ручки: чернильную и
