Итак, среди приматов только человек имеет подкожный жир, лишён сплошного волосяного покрова, имеет обтекаемое строение тела (ноги человека гораздо больше внешне походят на лапы лягушки, если конечно не принимать во внимание перепонки, чем на ноги других приматов). Очень важно то, что только нос человека устроен так, что позволяет ему пребывать под водой, другие приматы не могут погружаться под воду, они там просто захлебнутся. Кроме того, строение половых органов человека, отличающее его от всех других приматов (глубокое влагалище у самок и длинный член у самцов), также функционально оправдано только для животных, ведущих водный (или полуводный) образ жизни.
Рудименты этого водного этапа эволюции нашего предка можно наблюдать, помимо всего прочего, в экспериментах поклонниц метода рожать в воде. Уверенное поведение в водной среде новорождённых говорит о наличии невостребуемых сейчас, однако когда-то ранее эволюционно сформировавшихся черт человека. Кстати, длинные волосы на голове (в особенности у женщин) имеют функциональное значение также только в водной среде. За них могут цепляться дети в случае необходимости срочного перемещения матери. Интересно, что перед родами волосы у современных женщин начинают расти более интенсивно.
Касаясь биологии воспроизводства у речных обезьян, следует заметить, что некоторое выпрямление скелета на этом этапе не приводило к существенному усложнению родов, ибо для существ, значительную часть жизни проводящих в воде, выпрямленность скелета не мешает донашивать детёнышей. Пример тому дельфины и киты. Сложности с родами возникнут у нашего предка позже, когда понадобится донашивать детёнышей, находясь в выпрямленном состоянии, но уже на суше. Именно тогда и появятся проблемы рождения по животным меркам «недоношенных», длительное время совершенно беспомощных детёнышей.
С экологической точки зрения совершенно очевидно, что окончательно покидать сушу предку человека было невыгодно. Гораздо большие преимущества давал «водно-прибрежно-древесный» образ жизни. Поэтому наши речные обезьяны сохранили возможность перемещаться по суше. Особенно освоенными в подобной ситуации оказывались отмели и мелководья. При этом наши предки просто не могли «пройти мимо» возможности пополнять свой рацион качественными животными белками, поедая речных моллюсков. Кстати, на отмелях много камней. И уж если хищные птицы могут взять камень в клюв для того, чтобы разбить скорлупу чужого яйца, то для обезьяны это вовсе не проблема.
Именно на отмелях камень был впервые взят в руки нашими предками для того, чтобы разбивать раковины речных моллюсков. Желеобразное тело моллюсков из разбитой раковины удобнее не выгрызать, а высасывать. У речных обезьян развился сильный «ловкий» язык и уменьшилась массивность зубов. Такое строение языка, конечно же, ещё не означало предопределённости к появлению речи. Однако речная обезьяна уже физически могла произносить недоступные другим приматам сложные звуки.
И, наконец, последнее «достижение» речной обезьяны. Более продолжительный половой акт (в связи с углублением влагалища), в процессе которого лишённые волос тела партнёров плотно соприкасались, отдавая тепло друг другу, привели к появлению некоего прообраза «чувства нежности», которого лишены другие приматы.
Таким образом, не прибегая к каким-либо экстравагантным эволюционным, биомеханическим и экологическим построениям, можно убедительно объяснить целый ряд анатомических черт, обусловивших исходный «отрыв» предка человека от других приматов.
Перечислим эти черты: относительная распрямленность скелета, потеря волосяного покрова, появление подкожного жира, активное использование камней, развитие «ловкого» языка, предпосылки к повышенной «эмоциональности».
Ещё раз подчеркнём – эти черты приобретаются совершенно «обыденно» с эволюционной точки зрения. Ничего специфически человеческого здесь пока нет. Есть только перспективная предпосылка развития человеческих черт. Между тем, описанное существо чисто внешне гораздо больше похоже на нас, чем любая современная человекообразная обезьяна.
Речная обезьяна сформировалась, во всяком случае, более 5 миллионов лет назад, намного раньше пресловутых питекантропов. Так что говорить о каких-то особых, аномально быстрых, темпах эволюции предков человека на данном этапе следует гораздо осторожнее, чем это делалось ещё сравнительно недавно.
3. Следственный эксперимент. Каннибализм и альтруизм. «Любовь и кокетство». «Свои» и «чужие». Раздвоение
На этом месте у читателя может возникнуть вопрос: неужели автор, объяснив столь естественно «зоологически» такое большое количество черт, которые мы считаем сугубо человеческими, думает и дальше следовать этой линии? А как же, в таком случае, единодушное мнение всех учёных о том, что в появлении человека было нечто экстраординарное?
Да, практически ни одна из даже сильно враждующих антропологических школ не обходится без сценариев экстраординарной мотивации в развитии человека. Одни предполагают некую сильную мутацию, обусловленную радиацией, другие говорят о «сошедшей с ума» обезьяне, третьи призывают на помощь пришельцев из Космоса, четвёртые придерживаются буквальной трактовки Божественного Творения.
Впрочем, в последнее время гипотезы водного происхождения человека появляются все чаще. Хотя, к сожалению, эти теории, в отличие от взвешенных рассуждений Линдблада, не свободны от склонности к преувеличениям. Впрочем, «на каждый роток не накинешь платок». И мы не будем (да и не можем) комментировать каждую скороспелую теорию, а тем более их откровенно бредовые популярные интерпретации. Тем не менее, наиболее важные дискуссионные моменты серьёзных теорий будут упомянуты нами несколько позже, в конце первой главы второй части нашей книги.
Пока лишь заметим, что не стоит в стороне от сверхъестественности в объяснении эволюции человека и марксизм. Говоря несколько упрощённо, марксизм предполагает некий неизвестно откуда взявшийся позыв к труду, в результате которого и язык развился, и рука. Непонятным при этом остаётся следующее: откуда взялись чисто физиологические предпосылки для развития того же языка, ведь чтобы сказать что-то, пусть даже и весьма нечленораздельное, надо иметь физиологическую возможность это сделать; не говоря уже о том, как это в голове у обезьяны возник образ предмета, который она целенаправленно претворяла в вещь в процессе труда? В противном случае, это не труд, а инстинктивная деятельность, как у паука или пчелы.
Однако всем очевидно, что некий «рывок» в эволюции человека должен был быть. Если говорить строго научно, то этот «рывок» не что иное, как отрезок ускоренной эволюции нашего предка, в результате которой образовались зачатки т. н. второй сигнальной системы, а популярно говоря, разума. Иными словами, появление структур мозга, управляющих поведением человека помимо инстинкта, а иногда и вопреки инстинкту, на основе информации, которую в индивидуальном порядке человек получает при жизни.
Что ж, попытаемся реконструировать ситуацию этого «рывка» и определить, в чём же он состоял. Однако предварительно отметим, что, разбивая на камнях и камнями раковины моллюсков, наш предок должен был «часто попадать мимо». Используемые камни обкалывались, приобретая зачастую острые грани. Этими гранями можно было гораздо эффективнее колоть раковины. Мы не склонны думать, что в то время наш предок целенаправленно «изготовлял» такие «рубила». Просто на тех местах, где годами кололи раковины, оказывалась масса таких «рубил», использование которых было предпочтительнее для колки раковин.
