же интересна, как и сообщение об уровне воды. — Она сегодня уже не приедет. Предлагаю всем отправиться в постель. Вы, уважаемый Максим, будете спать в розовой комнате, хотя вы даже не поинтересовались, можете ли здесь переночевать.
— Папа, как ты можешь так говорить! — возмутилась Амелия.
— Он спрашивал об этом? — с невинным лицом Тео обратился к Хабердитцелю. — Ты что-нибудь слышал, Хели?
— Нет, нет. Но я подготовлю комнату, — ответил Хели и с мягким упреком обратился к Амелии: — Жаль, что ты заранее не предупредила, Амелия.
Хели отправился наверх, где располагались комнаты для гостей.
Максим Рушек, и на сей раз покраснев, приподнялся, чтобы извиниться, однако в его поведении прослеживалась некоторая доля высокомерия, что совсем не понравилось Тео.
— Ну, хорошо. — Тео кивнул и, уже приготовившись выйти, задержался в дверях, дружелюбно улыбнувшись приятелю дочери. — Так вас зовут Максим? Многообещающее имя! Оно сразу ассоциируется с максимумом, то есть наивысшим. Или нормой поведения — и тоже высшего уровня [1].
— Вот видишь, папа, — удовлетворенно заметила Амелия, решившая, что отец пошел на уступки, — ему и имя соответствует, не правда ли?
Профессор вздохнул, взглянув на многообещающую личность, задумчиво пожал плечами и произнес:
— Имя — еще не судьба.
И вышел прочь.
РОЗОВАЯ КОМНАТА
Хели Хабердитцель был совсем не таким, каким представлял себе его друг-профессор: отказывающим себе во всем соратником, превыше всего ценившим произведения Тео. Нет, у Хабердитцеля имелись собственные потребности.
Одной из них была педикюрша Лотта Шух, одинокая и весьма привлекательная. Иногда Хели проводил у нее ночи, искренне полагая, что об этом никто не догадывается. Лотта жила в небольшом рядовой застройки домишке, в подвале которого она оборудовала свой педикюрный салон с лампами дневного света и электрическим полировщиком ногтей. Ее клиенты — или пациенты — съезжались к ней издалека. Она была настоящей хранительницей секретов.
Хели с превеликим удовольствием проводил время и в ее доме, и в ее постели. Лотта, с каштановыми волосами, была пухленькой и какой-то очень уютной.
— Ты отвлекаешься, Хели, — упрекнула Лотта, крепче обнимая его, — Почему твои мысли о тех, других, а не о нас?
Те, другие, — это профессор, его дочь и тот тип Максим. Хели излил Лотте душу.
— Я думаю о тебе, Лоттхен, — не очень уверенно заверил он.
Хели провел ладонями по ее телу, нежно взял в руки полные груди и поцеловал их. Целовал он умело. Свой опыт Хели приобрел в течение многих ночей, когда профессор работал или спал. Тогда Хели Хабердитцель, подобно легкокрылому Серафиму, отправлялся осчастливливать многочисленных женщин.
А вот с Лоттой Шух связь его длилась относительно долго.
— Нет. — Она отстранилась от него. — Ты думаешь о том, что будет, когда появится новая фрау Фукс и как сложатся дела у тебя и профессора.
— Послушай, ясновидящая. — Хели встал, подошел к окну и выглянул наружу. — Во-первых, новая фрау Фукс имеет квартиру в Людвигсбурге, где она будет продолжать работать, а не находиться постоянно у нас. И во-вторых, она и я — старые друзья!
О том, что он когда-то был влюблен в Дуню, Хели предусмотрительно умолчал.
— Что ж, посмотрим.
Лоттхен подошла к нему, накинув на обнаженное тело халат. Оба выглянули наружу. В окно можно было рассмотреть лишь часть дома в стиле барокко, а именно задний фронтон, где располагались комнаты для гостей.
Амелия наверняка уже спала, огонь в ее комнате не горел. А вот из окна розовой комнаты струился свет. Вероятно, этот тип, Максим, пытался найти общий язык с кроватью под балдахином и забавным туалетным столиком. Хотелось бы надеяться, что он понимает юмор. О Боже! Мужчина среди розовых обоев! Ему бы еще натянуть дамское платье.
— Что смеешься? — Лоттхен прижалась щекой к его плечу.
— Да я вот сейчас представил, как оскопил этого типа.
Она поглядела на высокого неуклюжего Хели. Свет от уличного фонаря падал на его лицо, немного помятое, но веселое.
— Оскопил? — удивилась Лотта. — И как же ты это сделал?
— Положил спать в кровать под балдахином в розовой комнате, всю из кружев, воланов и рюшей.
Лоттхен захихикала.
— Смогла бы ты любить меня в подобной комнате? — поинтересовался Хели. — Представь только мою щетинистую физиономию среди розовых шелковых подушек.
Лоттхен возликовала.
— Ужасно, я бы смеялась до слез, Хели.
Дом погрузился в темноту, но Хели не прекращал вести наблюдение.
— Этот тип глуповат для нашей Амелии, — бурчал он. — Но мы избавимся от него. Хочется надеяться — еще до свадьбы.
Лотте все это надоело. Она опустила жалюзи, и в комнате сразу стало темно.
— Идем, Хели. — Она нетерпеливо направилась к кровати. — Теперь забудь обо всем! Ты здесь, со мной, а что касается свадьбы…
Он жадно прижался губами к ее рту. В последнее время она слишком много говорила о свадьбе — и он был уверен, что подразумевалась не свадьба Теобальда с Дуней.
Лотта охотно стала бы фрау Хабердитцель.
Теобальд крепко спал и видел во сне Дуню. Она рисовала на огромной, в два раза больше ее самой, чашке его лицо, уделяя при этом основное внимание глазам.
— Ах, Тео, ну посуди сам, темные волосы, густая борода и такие пронзительно голубые глаза — что за модель для художницы! — Она часто произносила это, но никогда не делала — она никогда не рисовала его! Представить только: его портрет на изящной фарфоровой чашке — ведь это невозможно!
Но в его утреннем сне все было возможно. Он видел улыбающуюся Дуню. Когда она улыбалась, происходило маленькое чудо: ее по-славянски широкоскулое лицо с черными глазами озарялось такой тихой прелестью, что в Тео просыпалось ощущение, будто видит он первые подснежники, пробивающиеся сквозь белоснежный покров. Это чувство он испытал еще в юности — когда впервые увидел улыбку Дуни.
Тоскливо вздохнув, он перевернулся на другой бок, желая продлить приятные сновидения. И тут перед домом раздался ужасающий шум.
Сначала проехали автомобили. Затем раздалось хлопанье дверей, послышались выкрики, стук, грохот и, наконец, донесся яростный звонок.
Если это приехала Дуня, то хорошо, но для чего, черт побери, тащить с собой целую футбольную команду?
И почему Хели не открывает?
— В чем дело? — Тео высунул голову в окно.
Внизу стояли трое бородатых мужчин в красных пончо. Молодая женщина в плаще, похожая на Колумба, извинившись, обратилась к нему:
— Простите, господин профессор. Нас направила фрау профессор Вольперт. Мы собираемся сделать телевизионный очерк о вас и вашей работе.
— Сейчас? — изумился Тео. — Почему не предупредили заранее?
— Мы хотели, но у нас выпал из программы репортаж о приюте для животных,
