мне вряд ли это светит. Того гляди, с капли крышу унесёт, а ясность рассудка — единственная ценность, которую я с переменным успехом имел. В общем, нужно было определиться с первостепенной целью, и я решил задаться нехитрым русским вопросом: «Кто виноват и что делать?» И раз первое я вычислить не мог (свою вину я отрицал априорно), то со вторым ещё кое-как мог разобраться. Но лучше бы на сытый желудок — чувствую, мышонок конкретно недоедал.
Я не знал, куда я направляюсь. Просто бежал, стараясь быть максимально менее заметным для снующих мимо людей. Выходило это не очень удачно, поскольку, находясь в иной сущности, было довольно сложно ориентироваться, но спустя некоторое время я более-менее пообвыкся и даже обнаружил некоторые плюсы у подобного зрения. Впрочем, забудьте — это уже пятое моё столкновение с фонарным столбом.
«Кстати, а пахнет тут не так уж дурно», — отметил мой внезапно обострившийся нюх. И я был с ним абсолютно согласен: лучше описание аромату сосисок и не дашь.
— Эрл, а ты слышал, что Сабретт потеряли три тонны хот-догов из-за ошибки мясокомбината, и теперь эту гору сосисок ожидает утилизация. А нам всё это дерьмо теперь разгребать, и всё из-за чего? Одной долбаной кости! — эмоциональный голос пьяно вещал своему другу о вселенской несправедливости. В ответ тот лишь кивал, громко вздыхая, и, кажется, не совсем уже понимал, кто он и где находится.
Я притаился, надеясь на продолжение этого занимательного диалога и чувствуя, что найду в нём для себя нечто ценное. Описание того, где у меня сегодня будет пир, например. Если отбросить брезгливость, то это можно назвать даже удачным стечением обстоятельств, знаком свыше… Ну всё, сакральность момента соблюдена. Когда там уже продолжат вещание?
Эрл звучал неожиданно сдержанно и лаконично, а голос его был почти трезв, что натолкнуло меня на мысль о том, что я совсем не разбираюсь в пьяницах. Впрочем, тот довольно быстро меня переубедил:
— Да плевать на Сабретт и все их лишения, Бенни, я сегодня в ночную, и за переработку даже спасибо не скажут! Ублюдки, я же не сторож? — уже более эмоционально продолжил ирландец, входя в своеобразный раж. — Я главный технолог и не должен заниматься такой ерундой… И неважно, что ублюдок, не заметивший кость, является моим братом: я за него не в ответе! — рычал Эрл на своего сотоварища за неимением прочих доступных ушей. — Так что иди без меня, а я подожду такси и двину вкалывать сторожем! Тьфу…
— Хорошо посидели в пабе, друг… — добавил мужчина, поднимаясь, и Бенни, с какой-то щенячьей тоской смотрящий ему в след, что-то булькнул в ответ, опрокидывая в себя остатки своего пойла.
Повинуясь инстинктам, я двинулся следом. Когда же представилась возможность, уцепился за спортивную сумку, прячась в боковом кармашке. Это было истинным подвигом! Всю дорогу, что мы ехали в такси, я только и делал, что испытывал за себя гордость. Эрл, словно почувствовав что-то неладное, прижал сумку к груди да так и ехал с ней в обнимку до самого конца, подозрительно озираясь по сторонам, словно в пустом салоне авто мог находиться кто-либо ещё.
Расплатившись с начинающим кемарить азиатом, мужчина отправился в святую святых — мясокомбинат — и я, улучив удачный момент, выбрался из укрытия. Целая гора сосисок оказалась в моём полном распоряжении: жри — не хочу. Ну я, собственно, и жрал, а что ещё делать-то? Заедал своё горе, как мог, лишь изредка выбираясь наружу за глотком свежего воздуха.
Что примечательно, я никак не мог наесться и при этом мне не становилось плохо. Совсем. Я набирал массу, но набирал её как-то неправильно, словно наращивая. Но такого же быть не может? Впрочем, чему удивляться, когда ты, судя по всему, инопланетное нечто? Не будь подобных странностей, чем бы отличался от обычной крысы? То-то и оно.
Утилизировать сосиски отчего-то не спешили. Эрл ругался, крыл всех матом, но неизменно приходил каждую ночь. А может быть, не только он. Были моменты, когда я переставал понимать, день на дворе или ночь — просто закапывался поглубже, и жрал, жрал, жрал. Однажды меня услышали. То ли, наконец, начали сгружать порядком протухшее сырьё, то ли ещё что. Я тогда спал, похрапывая, вырыв себе своеобразную колыбель. Услышали, обошли кучу по кругу, а затем заорали. Пронзительно, громко, кидаясь прочь. Я встал. С некоторых пор я мог подниматься на задние лапы, совсем как человек. Потянулся, протирая культями глаза, и обнаружил, что шерсть местами скаталась, а под ней была чёрная совсем нежная кожа.
— Он здесь! Скорее, скорее, — услышал дрожащий голос Эрла и понял, что лавочка прикрыта. Хотел было забраться повыше, чтобы хорошенько спрятаться, пока меня будут искать, но понял, что сделать этого не могу — слишком большой.
Я так мало двигался, что оказался непривычен к своей новой массе. Да и в целом не имел ни малейшего представления о том, как теперь выгляжу. Голоса всё приближались.
— Так как вы там говорите? Полукрыса? — иронично интересовался чей-то бас.
— Мутант! — вскричал Эрл, как будто это меняло дело. — Самый что ни на есть мутант! — Он был странно возбуждён, и если бы я не видел его глаза в первые секунды, то решил бы, что факт моего здесь наличия его осчастливил.
— Разберёмся, — уверили мужчину, и дверь раскрылась, пропуская говоривших внутрь. — Ну и где же ваш мутант?
— Он… — охранник растерянно вертел головой, — там, за кучей. — Но по классическому закону жанра за кучей никого не оказалось, зато початую бутылку увеселительного заметили все.
— Сперва просохни, пьянь, — по-доброму пожелали ему полицейские на прощанье.
— Всё. Увольняюсь, — заключил Эрл, буквально вылетая со склада и весьма удачно забывая закрыть дверь. Видимо, так судьба компенсировала свои предыдущие подарки.
Я облегчённо выдохнул, выходя из тени. Спина от неудобной позы затекла: «И сколько можно было с ним возиться? Мутант, тоже мне!» Вдруг замер, ощупывая лицо. Вполне себе человеческое лицо вполне себе человеческой рукой!
* * *
Нью-Йорк был неплох… Имел, конечно, свои недостатки, но в целом был достаточно недурным. Хотя я и не понимал, чем он настолько цеплял и манил к себе всех, до кого только мог дотянуться. Словно на пылающую «ловушку для насекомых» каждый стремился сюда, к искусственному свету ночных огней, а затем сгорал в их безразличном пламени, так и не успев насладиться.
Цена в жизнь за мимолётный миг иллюзий и обмана…
Неторопливо прогуливаясь по ночному городу, что нежно освещала красотка-луна, одаривающая своей лаской изгибы прочно стоящих небоскрёбов, я наслаждался прямохождением на
