доме? Давайте я хоть окна открою!
— Майя!
От моего резкого крика она вздрогнула и опустила голову. Ее пальцы инстинктивно сжались, впиваясь ногтями в кожу.
Конечно, вряд ли эта реакция была вызвана мной напрямую. Скорее, ее тело действовало так инстинктивно на любой недовольный крик в ее адрес, о чем мы с ней уже не раз беседовали.
Так или иначе, я не собирался играть в ее игры. Ее глупая привычка съезжать с темы на тему порядком бесила, но и у этого имелись свои причины. Она могла хотя бы попытаться соврать, и все же предпочла этому игнорирование, чем явно привлекала внимание. Видимо, не решалась самостоятельно начать разговор, ожидая, что я пойду у нее на поводу и начну расспрашивать.
Будто меня это интересовало…
— Я только хотела вас навестить, — пробормотала она, уставившись себе под ноги. — По-дружески. Мы ведь друзья?
— Нет, дорогая моя, мы не друзья. И даже не товарищи. Я просто помог тебе один раз, и ты продолжаешь донимать меня своей назойливостью. Вышло же так, что мы живем в одном доме…
В любой другой ситуации следовало вести себя более аккуратно. С другой стороны, сейчас я находился у себя в квартире и был не в восторге от непрошеных гостей в виде малолетней девчонки с кучей проблем.
От моих слов все ее тело будто сжалось, желая превратиться в одну маленькую точку и исчезнуть. Ее вид вызывал жалость, и как бы я ни хотел выдворить ее прочь, идиотская совесть в придачу к ответственности не давали мне это сделать.
Я вздохнул и сказал, сделав тон более мягким:
— Подойти сюда.
Девочка послушно встала и подошла.
Медленно, чтобы не тревожить ее лишний раз, я коснулся ее руки и приподнял выше рукав потрепанной серой водолазки.
— Отчим снова пьет?
— Да…
Голос ее прозвучал слабо, больше походя на шепот. Лицо скрывал водопад длинных черных волос из-за опустившейся еще ниже головы.
— Наклонись.
Я подался чуть вперед и пальцем провел по ее щеке, стирая косметику.
— Мать участвовала?
Словно ребенок, она помотала головой из стороны в сторону.
— После того, как вы с ней поговорили, она меня больше не трогает.
— Но ситуация не особо изменилась, верно?
— Мм-м…
Кивок.
Устало вздохнув, я отстранился. Сердце отозвалось тупой болью. И одновременно с этим внутри проснулось еще одно чувство, которое я отчаянно пытался подавить последние несколько лет.
— Я все же советую обратиться…
— Нет! — она вдруг резко схватила меня за запястье. — Он сказал, что если я снова кому-нибудь настучу, он нас убьет!
Ее расширившиеся от искреннего ужаса глаза уставились на меня, что причиняло адский дискомфорт. Подавив желание натянуть ей мешок на голову, чтобы больше не видеть этого выражения лица, я высвободил свое запястье из ее цепкой хватки и спросил:
— Нас? То есть тебя и мать?
Осознав, что погорячилась, она неловко отступила назад и снова сцепила пальцы перед собой.
— Угу…
— Ты боишься, — заключил я все так же спокойно. — И за себя, и за мать. Это естественно. Каким бы плохим родителем она ни была, твоя привязанность к ней – совершенно обычное и правильное явление. Но ведь ты ее дочь, а не наоборот, понимаешь? Ее ответственность перед тобой намного больше, чем твоя. Поэтому не стыдись иногда признавать, что испытываешь к ней и негативные чувства.
— М-маме тоже плохо…
— Это не снимает с нее ответственности. Кроме того, таков ее выбор, а не твой. Ты не обязана присматривать за ней, если взамен получаешь только проблемы и уничтожаешь свое будущее. Она уже прожила большую часть своей жизни и выбрала путь, а у тебя еще все впереди. Не позволяй ей тащить тебя на дно вместе с собой.
— Но что мне тогда делать?
Я снова вздохнул. Мне не хотелось этим заниматься.
Я нацепил на лицо широкую улыбку, поднялся и хлопнул ее по лбу.
— Ай!
— Что-что, пить чай! — усмехнулся я. — Идем, откроем твой торт. Сначала поднимем себе настроение, а после подумаем, как все решить. Идет?
Подняв голову, она радостно улыбнулась и шмыгнула носом. В уголках ее глаз застыли прозрачные капельки наступающих слез.
— Спасибо!
Она потянулась было ко мне, но я вовремя выставил перед собой руку.
— Никакого физического контакта со школьницами. Я еще не настолько прогнил.
— И-извините! — ее щеки почему-то залились краской. — Давайте я поставлю чайник!
Подхватив с журнального столика коробку с тортом, она умчалась на кухню. Притворство сошло, сменившись страхом, а затем наступило облегчение. Теперь ее движения казались более легкими.
Я проследил за ее спиной, пока она не скрылась за межкомнатной дверью, после чего позволил себе убрать глупую гримасу добродушия.
Это было лицемерно с моей стороны. Подобный разговор между нами повторялся уже ни раз, и ничего не менялось. Следовательно, у нее не было искреннего желания что-либо изменить. Страх перед будущим, страх перед одиночеством – страх владел ей целиком и полностью, мешая наконец взглянуть на мир иначе, и внутри, вероятно, она догадывалась, что на самом деле эта ситуация ее более-менее устраивала, пока она могла чувствовать себя комфортно в знакомых отношениях. Догадывалась и не могла себе в этом признаться.
В моей власти было изменить ее жизнь. Я мог надавить на нее, на ее мать и отчима. Сделать так, чтобы обстановка для нее стала пусть и не хорошей, но хотя бы улучшилась. В прошлом я уже пытался это сделать, когда обнаружил, что это бесполезно. Какой был смысл, если у нее так и не появилось желания что-либо исправить?
Семнадцать лет – трудный возраст. Уже не ребенок, но еще не взрослый. Время адаптации к возрастающей ответственности за свою жизнь. К сожалению, взросление вовсе не означало избавление от детских травм.
Так мы и существовали. Она предпочитала не замечать пути выхода из ситуации, а я был слишком слаб, чтобы это пресечь. Она видела во мне сиюминутное умиротворение, сосуд, куда она могла выместить свои переживания и дальше продолжать упорно верить, что все ее проблемы решит кто-то другой. Я же пользовался ей, чтобы хоть иногда ощущать себя нужным.
Каждый из нас был по-своему сломлен.
III: Алтарь
— Вы в порядке?
— Что?
Я отвлекся от созерцания плавающего на дне кружки мусора от
