голос сказал Элизабет: «Пора!» А может, у нее просто не было другого выхода.
Перед глазами замелькали картинки, яркие и четкие — как они бежали из замка Гервиль несколькими неделями ранее. Вот галопом несется экипаж по брусчатой дороге вдоль реки Шаранты… Тополя так и мелькают за окном… Вот они уже на железнодорожном вокзале. Она, Элизабет, просит у кассира билеты до Парижа, и Бонни обнимает ее за плечи…
«Бонни, милая, ты наверняка обо всем догадалась!» — промелькнула мысль у Элизабет.
Ричард между тем поглаживал ее по щеке. Молодая женщина была бледна, но это ничуть ее не портило. Даже такая — дрожащая, испуганная — она лучилась чувственностью.
Редко ему приходилось видеть такую красоту — деликатную, без намека на пошлость. Он невольно залюбовался ее ярко-розовыми губами, пухлыми, изящного рисунка и невероятно соблазнительными.
Элизабет набрала в грудь побольше воздуха и выдала одной тирадой:
— Дед меня изнасиловал. На чердаке в башне, пока Бонни лежала без сознания. Я тоже лишилась чувств — от страха, боли и отвращения. Это было страшно, Ричард. Эта жестокость, это перекошенное лицо, которое я видела даже в темноте. Убежать я не смогла. Все произошло, как в моих самых жутких кошмарах. А я-то думала, что достаточно сильна, чтобы обмануть судьбу!
И не сумела.
— Что? Ты уверена? — едва слышно прошептал мужчина. Услышанное его потрясло.
— Да, я уверена. Когда я пришла в себя, его уже не было, а потом прибежал ты. У меня не хватило духу рассказать тебе правду. Я чувствовала себя оскверненной, не могла смотреть на свое тело без отвращения. И так — каждый божий день.
— И ты молчала, ничего мне не говорила? — вскричал Ричард.
— Тише, бога ради! — взмолилась молодая женщина слабым, дрожащим голосом. — Мне так хотелось забыть, что случилось тем вечером! Но не получалось. Ведь было еще кое-что… Как тебе это объяснить? Я боялась, что забеременела от этого… от этого ужасного человека. Нет, это был не страх, это был ужас — вот подходящее слово. Я не видела выхода и держала все это в себе. Даже Бонни не знала, что меня мучит.
— Бонни не знала? Ты даже ей не доверилась? Странно, ведь она одергивала меня каждый раз, когда я стучал в твою спальню, просила оставить тебя в покое.
В голосе Ричарда, желал он того или нет, прозвучало раздражение. Элизабет всхлипнула, вспоминая те ужасные дни, когда она изнывала от страха, предполагая, что носит под сердцем дитя от своего собственного деда.
— Мне было так плохо, что я не могла есть, поэтому я почти не вставала с кровати и сказалась больной. Да я и была больной — перед глазами постоянно стояла эта мучительная сцена… При том, что однажды я все это уже видела — в моем кошмарном сне.
— Что ты несешь? — Ричард не ожидал от себя такой жесткости. — Только что говорила о судьбе, которую не сумела обмануть, теперь — этот сон. Ты что же, во сне видела, как он тебя насилует?
— Да, это чистая правда. Я никому не рассказывала, потому что боялась. Ну, что ты посчитаешь меня сумасшедшей или фантазеркой. Так ты назвал ту цыганку возле собора Нотр-Дам, когда она предложила тебе погадать по руке. Ричард, я говорю совершенно серьезно: мне часто снятся страшные сны, которые потом сбываются.
— Элизабет, не надо менять тему разговора, прошу! — прервал ее мужчина.
Если этот мерзкий извращенец посмел надругаться над тобой, зачем было убегать? Почему ты нам ничего не сказала? У меня есть право знать, и у твоих родственников Дюкенов тоже. Донесли бы на Лароша в полицию! Ты получила письмо от кузины Анны-Мари в начале мая, ты мне сама рассказывала. Она писала, что Ларош вернулся в замок и преспокойно зажил своей обычной жизнью. Подумала ли ты, что все может повториться, что он может сделать с другими женщинами то же, что с тобой? Лучшее, что я сейчас могу сделать, — это прыгнуть в поезд, добраться до Гервиля и свернуть ему шею.
— Даже если бы мы на него заявили, это бы ни к чему не привело. Ларош бы все отрицал, а в округе его уважают — столько семей работает у него на виноградниках! Проще вычеркнуть его из памяти и из своей жизни, — сказала Элизабет.
— Ты не сможешь!
— Уверена, что смогу, Ричард. Доктор осмотрел меня, и я не беременна. Для меня это — ни с чем не сравнимое облегчение. Словно гора с плеч упала. Теперь я могу подумать о будущем, о нашем с тобой будущем.
— Но ведь ты же могла умереть, и тогда не было бы никакого будущего, причем для нас обоих! — произнес он не без горечи. — Долгие годы я бы терзался вопросом, почему ты это сделала. Да что там, я уже чувствовал себя виноватым во всем, упрекал себя, что дурно с тобой обращался, хотя теперь знаю, кто настоящий виновник!
Элизабет печально посмотрела на жениха:
— Ричард, пожалуйста, послушай меня! Я сожалею о своем поступке. Слава Господу, меня спасли, и я безмерно благодарна этому юноше, который вытащил меня из реки. Это знак судьбы, я уверена.
Она умолкла, с грустью глядя на ожесточившееся лицо суженого, который, похоже, с трудом сдерживал гнев.
— Сегодня утром у меня совсем опустились руки, — продолжала молодая женщина. — Для себя я решила: все расскажу тебе до свадьбы, но никак не получалось. Я выбежала из дома и, как только увидела Сену, уже будучи на мосту Пон-Неф, подумала: может, покончить со всем этим прямо сейчас?
— Что ж, этому я могу поверить, — вздохнул Ричард. — Это намного проще, чем открыться своему будущему мужу, идиоту, который скрипя зубами сносил твои отказы, уважительно относился к этому. Я убеждал себя, что причина этого твое целомудрие, ведь Бонни и твой дядя Жан живут с нами. Ан нет, ты скрывала от меня эту мерзость! Может, и замуж за меня вышла бы, так ничего и не сказав? Прости, но мне надо пройтись, подышать воздухом!
Он встал, сжав кулаки. Быстрым движением откинул занавеску и ушел.
— Ричард! — тихо позвала Элизабет. — Вернись!
Она ждала его возращения пару мгновений, а потом в отчаянии закрыла глаза. В таком состоянии ее и увидела Бонни минут через десять — тоненькая фигурка на кровати, волосы растрепаны, глаза закрыты.
— Милая моя девочка! — вскричала гувернантка.
Знакомый голос, проникнутый почти материнской нежностью, вырвал молодую женщину из дремы. Она протянула посетительнице руку:
— Бонни, наконец ты пришла!
То был настоящий крик души. Едва не плача, Бонни присела у изголовья
