лишь усиливается.
А потом я чувствую, как подо мной становится мокро. В ужасе откидываю одеяло…
О господи… Только не это…
– Галя, позови врача, пожалуйста…, – сиплю так, как будто это я только что курила.
Но Галя не слышит, она в наушниках. Выползаю в коридор, держась за стенки.
– Помогите, – кричу в отчаянии медсестре.
Она подбегает ко мне, я хватаюсь за живот.
– Мне кажется, у меня схватки, – в ужасе шепчу я. – Но ещё слишком рано. Помогите мне, пожалуйста…
Помогите…
Глава 3.
С трудом открываю глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Пить ужасно хочется, во рту настолько сухо, что язык прилипает к нёбу.
В голове шум. Что со мной? Опять вернулся токсикоз?
– Юля, – слышу своё имя.
О, Дан ещё не ушёл на работу. Надо ему завтрак приготовить. Пытаюсь приподняться, но крепкая рука возвращает меня опять на подушку.
– Лежи, малыш, тебе нельзя вставать, – слышу его ласковый голос.
Какой же он у меня заботливый. Слабо улыбаюсь.
Привычно кладу руки на свой животик, мысленно здороваясь с малышкой…
Что?
Меня прошивает болезненной молнией… Сердце замирает в спазме, а потом срывается в неровный галоп.
Провожу по животу ещё раз, понимая – что-то не так. Живота нет.
Распахиваю глаза, натыкаясь на воспалённые виноватые глаза мужа.
– Юля…, – хрипло шепчет он.
И вот тут на меня каскадом обрушиваются жуткие воспоминания. Звонок, больница, мокрое пятно на кровати, боль, паника, суетящиеся вокруг врачи… А потом темнота.
– Даня, – уязвимо вздрагивает мой голос, леденящий ужас неконтролируемо топит разум. – Даня…, – умоляюще произношу его имя, мысленно прося сказать мне сейчас что-то хорошее, вырвать меня из той жуткой засасывающей воронки липкой паники, которая уже раскручивается внутри.
Смотрю в его глаза, пытаясь найти там надежду, но натыкаюсь на растерянность, смятение, безграничную тоску.
Неужели случилось самое страшное?
Нет! Нет! Этого же не может быть? Это не может быть правдой. Я не могла снова потерять самое дорогое… Нет! Только не это!
– Дан-ня, ч-что с нашей малышкой? Скажи? Ч-что? – руки отчаянно сжимают и разжимают простынь на животе, голос дрожит, подбородок трясётся, из глаз начинают градом катиться слёзы.
Но это всё не важно. Я должна услышать, что с моей крошкой всё хорошо… Иначе…
– Юль, – ранено вздрагивает голос мужа.
Вижу, он не может подобрать слова, хватает воздух, как рыба, выброшенная на берег… И я уже читаю в его взгляде приговор, но…
– Нет, нет-нет-нет… – отчаянно мотаю головой, пытаясь отогнать даже допущение, что моя малышка… Боже, я даже мысленно не могу этого произнести … – Нет! Нет! Нет!
– Прости, мне очень жаль…, – склоняет голову муж, его голос ломается.
Замечаю в его глазах слезы. Он резко зажмуривается, делает несколько тяжёлых рваных вздохов, беспомощно сжимает и разжимает кулаки, а потом распахивает глаза снова.
И я тону в разрывающих его чувствах, которые отражены там…
Безграничная боль, вина, безысходность… а это значит, что…
Внутри меня уже начинается апокалипсис, траурные чёрные птицы машут крыльями, застилая небо, я понимаю, что это конец, это приговор. Но масштаб трагедии пока не укладывается в голове, я ещё хватаюсь за слабые остатки рваной надежды…
– Даня, пожалуйста, – хватаю его за руку. – Скажи, что с ней всё хорошо… Даня…, – всхлипываю, размазываю слёзы по щекам. – Я тебе всё прощу. Только скажи, что с ней всё хорошо. Не убивай меня. Я же не смогу… Я же…
– Прости…, – снова шепчет муж бескровными губами, роняет голову на руки. – Прости меня… Мне так жаль…
Слёзы текут по его небритым, впалым щекам. Это так инородно, так болезненно. Никогда я не видела Данила таким сломленным, таким потерянным. Он всегда был моей опорой, моей силой…
А сейчас я чувствую, что лечу в пропасть… И ухватиться мне не за что.
Но я не могу поверить. Не могу…
– Даня, всё же было хорошо! Что ты рыдаешь! – кричу на него. – Позови врачей! Они обещали, что всё будет хорошо! Где моя дочь?! Где она?! Дайте мне её! Она была сильной, здоровенькой! Где она?! – пытаюсь встать, от моих рывков игла капельницы вырывается из вены, кровь течёт по руке. Но я не чувствую физической боли, меня раздирает изнутри.
– Юленька, Юленька, – хватает меня за плечи муж. – Не кричи, это надо пережить. Наша малышка не выжила, – ломается его голос. – Но я с тобой. Мы справимся. Пожалуйста…
Я замираю…
Он это сказал. Сказал эту вскрывающую грудную клетку фразу…
“Наша малышка не выжила…”
Она взрывается во мне, обжигая ядовитой кислотой все внутренности, превращая их в горящую заживо плоть.
Зачем он это сказал? Это же неправда? Этого не может быть! Почему? Почему?
– Ты врёшь, – хриплю я. – Ты же врёшь! – срываюсь на крик. – Зачем ты врёшь?! Она жива! Где она?! Пустите меня к ней!
Рвусь из рук мужа, колочу его из последних сил по груди.
– Пусти! Пусти! Это всё из-за тебя! Ненавижу! Ненавижу! Это ты во всём виноват! Ты ублюдок! Бросил нас! Где ты был? Я ведь звонила тебе! Я же…
Кажется, в палату влетают люди в белых халатах, громкие голоса, меня держат, не позволяя вырваться, укол в руку, постепенное онемение, вязкие мысли…
Бессильно опадаю на подушки…
Даня продолжает меня обнимать, гладить по голове, приговаривать какие-то ласковые слова. А мне хочется его оттолкнуть, выдрать ему глаза, убить его…
Но тело меня не слушается, а разум продолжает разрывать, давая понять одно…
Моя жизнь кончена.
Если моя дочь умерла, значит, я умерла вместе с ней…
***
С момента моего пробуждения прошло несколько дней. Вроде бы.
Мне сложно отслеживать время. Оно для меня остановилось. Я как будто провалилась в беспросветный кошмар, раскалённый адский котёл, где меня сжигают бесконечно в костре отчаяния, боли, мучительной тоски.
Иногда мне кажется, что всё это происходит не со мной, что я попала в один из своих самых страшных кошмаров, которые часто мучили меня после второго выкидыша, а значит, скоро я проснусь, и всё снова будет как раньше…
Но кошмар не кончается. Наступает ночь, приходит новый день, а ничего не меняется…
Я почти ничего не ем, много сплю и не хочу просыпаться, потому что там не больно, там почти хорошо…
Я понимаю, что в это
