Я всегда мало спала. Может, поэтому и смогла многого достичь. Лучшие свои статьи я писала в три часа ночи.
Он хороший человек, мой муж, большой, неповоротливый, лысоватый. Нашим детям уже под тридцать. Дочь живет в Лидсе, тоже занимается наукой, только не в той области, что я; ее специальность — гематология. Сын сейчас в Манчестере, куда, по его собственному утверждению, перебрался ради музыкальной среды. Он пишет песни. Мне кажется, он достаточно талантлив — впрочем, я его мать, — но, возможно, он просто еще не нашел свое metier — призвание. Возможно также, его немного подавляет то, что у него такая ученая сестра — она младше его, хотя и ненамного. Я умудрилась зачать ее, когда ему было всего полгода.
Но подозреваю, что моя семейная жизнь тебя не очень-то интересует, как и меня — твоя. Разумеется, я заметила у тебя на пальце толстое обручальное кольцо, и ты заметил, что я его заметила. В этот момент мы обменялись короткими взглядами, и этого было достаточно, чтобы понять правила игры. Я вижу тебя в уютном пригородном доме наподобие моего, твоя жена — одна из тех стройных, привлекательных женщин, которые выглядят моложе своих лет, быстрая, подтянутая, скорее всего блондинка. Трое детей — ну, скажем, два мальчика и одна девочка, свет твоих очей… Все это лишь гипотезы, но, как я уже объясняла, я занимаюсь наукой, и выдвигать гипотезы — моя профессия. Из нашего краткого опыта я вынесла только одно. Секс с тобой выносит мозг.
Несмотря на то что обогреватель стоял на минимуме, комната быстро нагрелась. Голова отяжелела, повело в сон. Я печатала уже почти час, редактируя на ходу, и слегка утомилась и от сидения, и от собственного иронического тона. Я еще раз пробежалась по тексту, подправила неуклюжие обороты и отметила, что пару раз была не вполне искренна. Во-первых, немного слукавила, используя один из приемов создания мифа о себе, когда, рисуя автопортрет, преуменьшаешь или преувеличиваешь какие-то детали — просто для удобства и краткости, а не с целью обмана. Это относилось к тому пассажу, где я говорила, что написала свои лучшие статьи в три часа ночи. Ничего подобного. Я действительно иногда встаю среди ночи и работаю, но сказать, что это мои лучшие часы, было бы большим преувеличением. Мое самое продуктивное время — около десяти утра, сразу после завтрака, состоящего из тоста с несладким джемом и огромной чашки черного кофе. Второй случай, где я слегка приврала, гораздо серьезнее. Это там, где я говорю о сыне.
Я закрыла письмо, сохранив файл под именем НАЛОГ_запрос_3, и спрятала его в папку под названием Письм_Бухг. Глядя на себя со стороны, я восхищалась своей хитростью — так же, как в подземной часовне Андеркрофт, когда сообразила подкрасить губы. Теперь я свернулась в кресле и прикрыла глаза. На улице было еще темно, но уже слышалось щебетание и чириканье птиц — привычная оптимистическая предрассветная увертюра; пернатые уже потягивались и помахивали крыльями у себя на ветках, встречая утреннюю зарю. Желание наслаждаться их трелями стало одной из причин нашего переезда в пригород. Правда, через несколько недель птичий гомон стал раздражать меня так же, как когда-то радовал.
Один раз ничего не значит. Ничего страшного. Эпизод. Допускает же наука случайные отклонения. И только когда отклонения повторяются, мы останавливаемся и начинаем искать закономерность. Но наука вообще построена на сомнении, на допущении отклонений. Собственно говоря, отклонения и аномалии создали нас; вспомните аксиому о том, что исключение подтверждает правило. Если бы не было правил, не могло бы быть и исключений. Именно это я вчера пыталась объяснить парламентскому комитету.
* * *
Собирался снегопад — вот и все, что я помню об этом дне. Снег должен был вот-вот пойти. Как всегда перед этим, холодный воздух уплотнился — верный признак, что скоро с неба повалят белые хлопья, думала я, направляясь к зданию парламента. Мысль грела, потому что на мне были новые сапоги, точнее, полусапожки из лакированной кожи на низком каблуке — такие носят женщины средних лет, потому что в них чувствуют себя в меньшей степени «средних лет». Что еще? Что заставило тебя задержать на мне взгляд? В тот день я надела мягкое светло-серое трикотажное платье с воротником, а поверх него — приталенный шерстяной жакет, черный, с большими серебряными пуговицами. Утром я вымыла голову — может, это и сыграло решающую роль? Незадолго перед тем я сделала стрижку «каскад» и выкрасила несколько ничем не примечательных каштановых прядей в миндальный цвет. Я самым банальным образом чувствовала себя вполне счастливой.
Если по этому описанию я кажусь чересчур самодовольной, то лишь потому, что я такая и есть — точнее, была до того, как встретила тебя и случилось то, что случилось. За несколько недель до этого мне делал недвусмысленные предложения юнец вдвое моложе меня — об этом я еще расскажу, — что и вознесло мое самомнение до небес. Я ему отказала, но фантазии, которым я предалась, до сих пор держали меня в тонусе.
Я уже в третий раз должна была выступать перед правительственным комитетом и хорошо знала процедуру — собственно говоря, предыдущее выступление состоялось только накануне. Дойдя до Дома с решетками, я прошла через вращающиеся двери, положила сумку на ленту рентгеновского детектора, кивком и улыбкой поприветствовала охранника, пошутив, что опять надела массивный серебряный браслет, чтобы наверняка получить бесплатный массаж. Меня сфотографировали на однодневный пропуск, позволяющий перемещаться по зданию без сопровождающих. Как и накануне, рамка, когда я через нее проходила, запищала, и я сразу подняла руки, чтобы крупной женщине-охраннице было проще меня ощупать. Будучи патологически законопослушной, я испытываю восторг при мысли об обыске: и здесь, и в аэропорту я испытываю глубокое разочарование, если сигнализация не срабатывает.
Охранница быстро прошлась по обеим моим рукам, потом сложила ладони, как перед молитвой, и провела ими у меня между грудей. Охранники-мужчины молча наблюдали за процедурой, что делало ее еще более двусмысленной, чем если бы они участвовали в ней сами.
— Хорошие сапожки, — сказала охранница, слегка сжав их по очереди обеими руками. — Сегодня они вам точно пригодятся.
Она выпрямилась, повернулась и протянула мне пропуск на цепочке. Повесив его на шею, я наклонилась, прижала карточку к считывающему устройству, и передо мной распахнулись очередные стеклянные двери. До выступления перед комитетом оставалось полчаса — достаточно, чтобы посидеть в атриуме за круглым столиком под инжиром с большой чашкой капучино. Я посыпала кофе коричневым сахаром, а
