бы вы на моем месте не решили, что это смахивает на назойливые преследования, то могу только позавидовать вашему хладнокровию.
Я будто очутилась в сцене из фильма ужаса. Только представьте: пустой коридор, устеленный мягким ковролином, заглушающим шаги, мигающая лампочка на потолке — и высокий брюнет со жгучим взглядом и тяжелой бутылкой в руках. Несмотря на то, что температура на улице была градусов тридцать пять, и я весь день изнемогала от жары, в ту секунду мне стало зябко.
— Вы забыли, — низким голосом произнес Серкан, и у меня по спине побежали мурашки.
— Я… я не хочу, — сбивчиво пробормотала я.
Вся моя решимость куда-то подевалось — поблизости не было ни одного человека, никого, кто мог бы вступиться за меня. Я бы даже мужику с мохнатой грудью сейчас обрадовалась! Говорят же, что у турков горячий нрав… Откуда мне было знать, вдруг он взбесился из-за того, что я не клюнула на его обаяние, да еще и унизила у всех на виду?!
— Можете выпить в номере, — он шел на меня, и в его интонациях мне чудилось, будто он собирается проводить меня до самой постели.
— Н-н-нет… Спасибо… — я попятилась к лифту, лихорадочно нащупывая за спиной кнопку вызова. Мамочки! И почему я не прихватила перцовый баллончик?!
Лифт ободряюще звякнул у меня за спиной, и я поспешила шагнуть внутрь… Но зацепилась каблуком о край ковролина.
Все случилось так быстро, что я не успела сориентироваться. Вот я падаю — и вот уже Серкан обхватывает меня своими сильными руками, и по моей груди струится прохладная жидкость… Стоп! Это что, вино?! Да еще и красное? Мой новенький сарафан за пять тысяч!
— Не-е-ет… — разочарованно протягиваю я, оглядывая уродливое бордовое пятно, увеличивающееся с каждой секундой.
Серкан опускает голову, видит, что натворил, но отчего-то не разжимает руки. Напротив, я чувствую, как напрягаются его мышцы. Мокрая ткань облепляет меня, как вторая кожа… Ну да, я не надела лифчик! Посмотрела бы я на вас в такую-то жару!
— Не смотри… — смущенно ежусь я, но Серкан меня как будто не слышит.
Взгляд его темнеет, кофейные глаза становятся чернильными. Ноздри раздуваются, как у быка на корриде, кожу щекочет его горячее дыхание… И он прижимает меня к себе еще сильнее. Я одновременно и хочу вырваться и не могу. То, что удерживает меня в его объятиях, сильнее разума. Тело словно уже не хочет подчиняться мне, оно выбрало себе нового хозяина.
— Твоя рубашка тоже испачка… — в отчаянии шепчу я, но договорить мне мешают его губы.
Так меня не целовал еще никто. Жадно, страстно… Еще немного, и я бы сказала, что Серкан был груб, но нет. Это был один из тех поцелуев, о которых пишут в книгах. Поцелуй, который стирает память, поцелуй, который откровеннее, чем секс.
Я не ответила ему, но и не нашла в себе сил оттолкнуть. Конечно, когда я буду рассказывать об отпуске Наде с Людой, я привру, что влепила ему такую пощечину, что в отеле задрожали стекла. Не хватало еще, чтобы они считали меня легкомысленной девицей, падкой на смазливых парней! Но, между нами, вряд ли на свете нашлась бы хоть одна девушка, которая после такого поцелуя смогла бы послать парня ко всем чертям и уйти восвояси ровной походкой. Потому что пьянил он сильнее, чем алкоголь во всех отельных барах вместе взятый.
В чувство меня привела рука Серкана. И нет, он не встряхнул меня за шкирку со словами «Очнись, девочка!» Он опустил руку и медленно двинулся по бедру вверх, попутно задирая подол сарафана. Я благодарю Бога за то, что он наделил меня маломальским инстинктом самосохранения, и я не потеряла голову окончательно. Напротив: в мозгу у меня сработал сигнал тревоги, зазвенела пожарная тревога девичьего достоинства.
— Пусти! — выдавила я, отпихивая от себя дьявола-искусителя. — Нет!
— Нет? — переспросил он с таким удивлением, как будто я заявила, что земля плоская и стоит на четырех слонах.
— Ты меня бесишь! — я одернула сарафан и выпятила подбородок.
Но никакого устрашающего эффекта мои действия не произвели. Просто я не знала в тот момент, как выгляжу со стороны, не подозревала, что Серкан видит и мои дрожащие, припухшие после поцелуя губы, и грудь, весьма условно прикрытую полупрозрачной от пролитого вина тканью. И в отличие от меня, грудь красноречиво сообщала Серкану, что не против продолжения банкета. Но все это я осознала уже потом, в номере, осматривая себя в зеркале. А тогда, в лифте, я казалась себе стойкой, как кремень, благородной девицей.
— Что? — переспросил Серкан.
Я ведь и забыла, что имею дело с турецким верноподданным! Откуда ему знать, что такое «бесишь»?
— Ты мне не нравишься, — пояснила я, и для ясности добавила: — Я тебя терпеть не могу! Пре-зи-ра-ю! Ненавижу таких, как ты! И я никогда, слышишь, ни-ког-да в жизни не буду с тобой… Ничего с тобой не буду!
— Почему?
— Потому что ты — альфонс! Я знаю таких, как ты! Нищий официант, ищешь тут себе богатых туристок! Так вот, от меня тебе все равно ничего не светит, заруби это на своем наглом длинном носу! — я вошла в раж.
— Значит, ты спишь только с богатыми? — зловеще прищурился Серкан.
— Да! — выпалила я. — Я ложусь в постель только с миллионерами!
На этом я вытолкнула турка из лифта, яростно вдавила кнопку, и двери закрылись прямо у него перед лицом, я едва успела пихнуть ему чертову бутылку вина, которая загадочным образом осталась у меня в руках.
Конечно, я ему соврала! Я никогда не выбирала мужчину, руководствуясь размером его банковского счета. Но Серкану знать об этом было совершенно необязательно. Пусть считает меня алчной, меркантильной, какой угодно. Лишь бы только он и на пушечный выстрел ко мне не приближался.
Глава 2
С того самого вечера мой отпуск стремительно пошел на лад. Как бабка отшептала: ни Серкана с его приставаниями, ни каких-то других назойливых альфонсов. Поди знай, может, у них есть общий чат, куда Серкан сбросил мою фотку и предупредил остальных, что эта истеричка особо опасна.
Солнечные ожоги прошли, кожа покрылась приятным загаром, от расслабона я буквально чувствовала себя заново рожденной. А уж похвастаться коллегам по видеозвонку красивой картинкой — отдельное удовольствие. Каюсь, грешна, но хоть
