— …А также квартиры скороспелых миллионеров, сколотивших состояние на программном обеспечении, — вставил Аллан, но Гиссинг только погрозил ему сосискообразным пальцем.
— Вы в вашем Первом Каледонском едва ли не хуже всех! — прогремел он. — Вы совершаете настоящее преступление, когда переплачиваете за произведения молодых, еще не до конца раскрывшихся художников, которые сразу начинают воображать о себе невесть что…
Он ненадолго замолчал, чтобы перевести дух, потом снова хлопнул Майка по плечу.
— Тем не менее я не желаю, чтобы кто-то нападал на моего юного друга… — Гиссинг сильнее сжал плечо Майка, и тот поморщился. — Особенно если он намерен угостить старика-профессора пинтой виски.
— Ладно, мальчики, развлекайтесь, а я вас оставлю. — Лаура помахала всем троим свободной рукой. — И не забудьте: аукцион состоится ровно через неделю! — И с улыбкой, которая, как показалось Майку, была адресована персонально ему, она ушла.
— Ну что, «Вечерняя звезда»?.. — предложил Гиссинг.
Майк не сразу сообразил, что профессор имеет в виду винный бар, расположенный дальше по улице.
2
Бар «Вечерняя звезда», расположившийся в низком полуподвальном помещении, был отделан панелями красного дерева и обставлен коричневой кожаной мебелью. Гиссинг не раз утверждал, что находиться здесь — все равно что лежать в дорогом гробу. И все же после предварительных просмотров и торгов все трое частенько заходили сюда, чтобы, по выражению профессора, произвести «разбор полетов».
Сегодня заведение было заполнено больше чем наполовину; большинство посетителей составляли студенты, причем не из самых бедных.
— У каждого из них в городе своя квартира, — проворчал Гиссинг. — То есть не своя, конечно, а богатеньких родителей.
— Зато пока у них есть охота учиться, вы имеете возможность зарабатывать свой кусок хлеба с маслом, — поддразнил его Аллан.
Компания заняла свободный полу кабинет и сделала заказ. Профессор и Майк взяли виски, а Аллан попросил шампанского.
— Мне нужен бокал настоящего «Маккоя», чтобы смыть вкус той кислятины, которой нас потчевали в галерее, — заявил он.
— Кстати, — сказал Гиссинг, делая руками такое движение, словно мыл их с мылом, — насчет картин, которые на годы и десятилетия оказываются в самом настоящем заточении, я говорил совершенно серьезно. Или вы не согласны?
Роберт Гиссинг возглавлял городское Художественное училище, но его дни на этом посту были сочтены. До выхода в отставку профессору оставалось месяца два — столько же, сколько и до конца летнего триместра,[2]но он, похоже, готов был отстаивать свое мнение до последнего.
— Я абсолютно уверен, что ни один настоящий художник не желал бы подобной судьбы своему детищу, — добавил Гиссинг.
— Насколько мне известно, — сказал Майк, — в прошлом каждый художник стремился найти покровителя, мецената. Или я ошибаюсь?
— Эти, как ты выражаешься, покровители, часто оплачивали самые значимые работы, а потом безвозмездно передавали их в национальные музейные собрания или еще куда-нибудь, — парировал Гиссинг.
— «Первый К» занимается примерно тем же самым, — возразил Майк и посмотрел на Аллана в поисках поддержки.
— Верно, — кивнул тот. — Мы выставляем наши картины в музеях, посылаем их на вернисажи и в другие места.
— Это не одно и то же, — упрямо проворчал профессор. — В наши дни любая благотворительность — просто продолжение коммерции, а должно быть не так. Человек должен получать удовольствие от созерцания самой работы, а не от вида бирки с ценой. — Чтобы подчеркнуть свои слова, Гиссинг с силой ударил кулаком по столу.
— Потише, — предупредил Майк. — Иначе персонал решит, что мы вот-вот потеряем терпение. — Тут он обратил внимание, что Аллан пристально уставился куда-то в сторону барной стойки. — Что там такое? Хорошенькая официантка? — спросил он, начиная поворачиваться.
— Не шевелись!.. — прошипел Аллан и даже наклонился через столик словно для того, чтобы заключить приятеля в пьяные объятия. — Там, у стойки, трое мужчин, которые пьют что-то подозрительно похожее на «Редерер кристал»…
— И кто они такие? Торговцы картинами?
Аллан покачал головой.
— Мне кажется, один из них — Чиб Кэллоуэй.
— Тот самый бандит?.. — уточнил профессор. Его слова, совпав с перерывом в доносившейся из колонок музыке, прозвучали неожиданно громко.
Одновременно Гиссинг повернул голову, чтобы посмотреть на гангстера, и Кэллоуэй, уловив это движение, бросил на троих друзей пронзительный взгляд.
Гладко выбритая луковицеобразная голова Кэллоуэя сидела на могучих, хотя и немного сутуловатых плечах, а одет он был в черную кожаную куртку и просторную черную футболку. Бокал шампанского в кулаке бандита казался каким-то несерьезным.
Аллан успел раскрыть на столе каталог и теперь делал вид, будто что-то в нем ищет.
— Вот попали!.. — пробормотал он негромко.
— Я учился с ним в одной школе, — так же тихо отозвался Майк. — Вряд ли, конечно, Чиб меня помнит, но…
— Вот и не напоминай ему… Сейчас не самое подходящее время, чтобы предаваться воспоминаниям детства, — предупредил Аллан, когда принесли их заказ.
Кэллоуэя в городе знали многие. Он занимался «крышеванием», владел несколькими стрип-барами, возможно, приторговывал наркотиками. Официантка, подавшая компании напитки, даже бросила на приятелей предостерегающий взгляд, но было уже поздно: массивная фигура Кэллоуэя уже двигалась к их кабинке. Упершись сжатыми кулаками в стол, Чиб слегка наклонился вперед, так что его тень упала на сидевших мужчин.
— У меня что, третья нога выросла? — с угрозой спросил он.
Никто ему не ответил, но Майк нашел в себе силы встретить взгляд гангстера и не опустить глаза. Чиб был всего на полгода старше его, но время обошлось с ним сурово. Его кожа казалась нездоровой и какой-то сальной, а лицо покрывали неровные шрамы — следы давних потасовок.
— Что же вы замолчали? — проговорил Чиб и, взяв со стола каталог, посмотрел сначала на обложку, потом наугад раскрыл и некоторое время разглядывал ранний шедевр Боссуна. — От семидесяти пяти до ста тысяч за такую-то мазню? — Бандит бросил каталог обратно на стол. — Именно это и называется грабеж среди бела дня. Я бы не дал за эту картинку и семидесяти пяти пенсов, не говоря уже о тысячах…
Несколько секунд бандит смотрел Майку прямо в глаза. Потом, по-видимому решив, что моральная победа осталась за ним, Чиб вернулся к бару. Там он допил свой бокал и вместе с ухмыляющимися спутниками вышел в предвечерний сумрак.
От Майка не укрылось, как сразу расслабились официанты и как быстро они убрали оставшееся на стойке ведерко со льдом и бокалы.
