деревьев, и синеве неба. Погода стояла чудесной — ясной, но не жаркой, и воздух по мере нашего удаления на юг становился все душистее, все медовей. Постепенно пшеничные поля сменили поля подсолнечника, а в говоре вилланов стали проскальзывать незнакомые гортанные нотки. По вечерам кто-нибудь из местных жителей играл на гитаре и пел, а однажды я увидела, как пляшут цыганки — черные, словно головешки, наряженные в разноцветные платья в крупный горох.
Это была жизнь, хоть и отличавшаяся от нашей. Настоящая жизнь, а не прозябание в темной сырости монастыря.
Я упивалась всем этим — звуками, видами, запахами, и старалась не обращать внимания на дядю, который посматривал на меня настороженно. Наверное, думал, что я обязательно совершу какую-нибудь глупость. Но глупости я решила приберечь для смотрин. А пока достанет просто радоваться, просто быть счастливой.
Ди Амато жили в городе на побережье. Я слышала об этом, но не представляла, что «на побережье» — это когда море плещется рядом. В один прекрасный день перед нами раскинулась необъятная синь до самого горизонта. Я впервые видела море и тут же потребовала остановить карету. С холма, на который мы только что забрались, открывался вид на изумрудную равнину, где раскинулся Анжер с белыми, как сахар, крепостными стенами, и розовыми крышами, а дальше все было синим, бирюзовым, голубым…
Я чувствовала солоноватый влажный запах, и упивалась ветром, который дул прямо в лицо — упругий, освежающий, как самое лучшее питье.
Дядя был недоволен задержкой — он хмурился, но ничего мне не сказал, и я позволила себе в полной мере насладиться и видом, и запахом этого благодатного края.
Нас обогнал другой караван — более пышный, чем эскорт дяди. Центральная карета была позолоченной, и везли ее шесть лошадей, а не четыре, как у нас. Окошечко приоткрылось, и я увидела самое прелестное и нежное девичье лицо, какое только можно вообразить. Золотистые локоны были уложены волосок к волоску, и огромные глаза смотрели так невинно, а розовое платье походило на наряд феи Титании, словно сотканное из лепестков роз и крыльев бабочек. Мы все проводили карету взглядом, а дядя сказал:
— Дочка графа Божоле.
— И в самом деле красавица, — сказала я. — Если ди Амато не слепой, он точно выберет ее.
— Поедем, — буркнул дядя.
Я вернулась в карету, чувствуя легкое разочарование. Конечно, состязание с такой красавицей проиграно заведомо. Тем более, если за ней дают графство с портовым городом. Анжер и Божоле почти рядом — наверняка, семьи захотят породниться. Это к лучшему. Я встряхнула головой, прогоняя нечаянный соблазн — на секунду мне захотелось остаться здесь, в этом разноцветном радостном крае, на берегу моря. Но нет, лавандовые поля, все-таки, лучше моря. В них нельзя утонуть.
Мы прибыли в город и долго кружили улочками, прежде чем отыскали гостиный двор. Дядя отправился договариваться насчет комнат, а я смотрела из окна кареты, наблюдая за деловитыми горожанами, за торговками зеленью, что несли свой товар в плоских корзинах, поставив их на голову. Все здесь было непохожим на наши края, но совершенно все было чудесным. Интересно, сколько продлится выбор невест? Я не отказалась бы пожить здесь подольше. Нас не всегда будут держать перед ясными очами герцога, наверняка, выдастся минутка сбегать на побережье, чтобы посмотреть, какое оно вблизи.
Внимание мое привлекла женщина — очень красивая, высокая, с волосами черными, как уголь. Вопреки правилам, женщина была одета по-мужски — в приталенную безрукавку, белоснежную рубашку и мешковатые штаны. Сапоги у нее были щеголеватые — из черной кожи, начищенные до блеска. Я смотрела на нее с завистью и восхищением — сама я даже при вольной жизни у отца ни разу не осмелилась надеть мужскую одежду, хотя очень хотелось прокатиться в мужском седле.
Женщина о чем-то разговаривала с торговкой травами, а потом протянула ей увесистый кошелек. Торговка схватила кошелек, и он исчез в ворохе трав, будто канул в воду. Переворошив пучки свежей зелени, торговка ловко, как площадный фокусник, достала пучок сухих былинок и протянула женщине в мужском костюме. И теперь уже женщина с ловкостью фокусника спрятала траву в поясной кошелек и пошла вниз по улице неторопливой, гибкой походкой.
Я смотрела женщине вслед, пока не примчался дядя. Он выглядел таким испуганным, словно за ним гналась стая драконов.
— Все претендентки уже приехали, — сказал он, вытирая пот со лба, — оставим вещи здесь, а сами пойдем во дворец. Не хочу быть последним!
Я ничего не имела против, и мы отправились в сопровождении двух слуг засвидетельствовать свое почтение ди Амато. Сначала дядя хотел ехать верхом, но улочки в городе были такими узкими, что пришлось отказаться от этой затеи. Но меня это даже обрадовало. Я готова была часами бродить по этому чудесному городу, где из каждого окна доносился аромат кофе, а детвора уплетала апельсины, бросаясь друг в друга оранжевыми шкурками.
Мне страшно хотелось апельсинов, и кофе с корицей, и еще печенья, что продавала у фонтана дородная дама, облаченная в ярко-красное платье и чепец с оборками невероятного размера, которые трепетали, как паруса. Но дядя тащил меня за собой и бледнел все больше.
Дворец ди Амато располагался в центре города — на зеленом холме, поросшем оливами и апельсиновыми деревьями. Мы предъявили приглашение, и нас пропустили за ажурные металлические ворота. Слуги были наряжены в оранжевые и желтые ливреи, и сами походили на солнечные апельсины.
Дворец мог бы принадлежать королеве фей — белоснежный, с тонкими колоннами и треугольной крышей. Он казался легким, как облако, и розы пышно оплетали его, карабкаясь к балконным балюстрадам.
— Ваше имя? — спросил нас на входе мажордом. Сам он был в черном камзоле, но в петлице красовалась двухцветная лента — желтая с оранжевым, цвета дома ди Амато.
— Барон де Корн, — важно назвался дядя, — а это — моя дочь, Изабелла де Корн. Вот наше приглашение.
Он долго изучал послание, подписанное королем Рихардом, а потом с поклоном предложил мне и дяде следовать за ним.
Я и подумать не могла, что на свете существует такое великолепие. Словно во сне я рассматривала внутреннее убранство дворца — занавеси, легкие, как дуновение ветра, золотистую мозаику на стенах и полу, прекрасные античные статуи и вазы — на всем была печать прекрасного вкуса и баснословного богатства. Кем бы ни были драконы, в красоте они понимали толк, и это не могло меня не восхитить.
— Здесь чудесно, — сказала я вполголоса, но эхо подхватило мои слова, и дядя свирепо посмотрел, призывая к тишине.
Но
