Игоря невелики, но позволят ему не прозябать, позволят жить скромно и по любви, растить детей, а вечерами смотреть сериалы, а не новые квартиры за мои деньги. Видеть его в своем доме я не могла и не хотела.
Нотариус – тоже человек, и за хорошие деньги вышел на работу в выходной, и сделал все документы быстро. Теперь всеми счетами могла распоряжаться только я, а после того, как меня не станет, дай Бог, не скоро, Наташка. А то у него и времени то нет со мной побыть в выходные, а вот квартиры покупать и гулять с ней – есть. Обида прожигала в сознании огромную дыру.
Очередной звонок Марине так и не прошел, я, понимая, что делаю что-то совершенно глупое, записала ей очередное сообщение:
– Марин, я приняла решение, и хочу, чтобы ты его не оспаривала со мной. Я оставила Игорю его активы, все остальное оставила Наташке. Только вот, знаешь, я видела этих детей, и я признаю часть своей вины… Возможно, я помогу детям, когда пойдут учиться, а если меня не будет уже, то Наташка. Просто потому, что дети не виноваты. Приезжай ко мне, и еще раз прошу – эту тему мы не оспариваем, - я нажала «отправить», но уведомления о прочтении так и не появилось. Видимо они поехали в лес на прогулку.
Закончив все дела, я заторопилась домой. Вырулила на трассу, и старалась не представлять, как он обнимает ее, целует, как всю неделю ложится с ней спать, как обнимает и целует перед сном детей, как они завтракают вместе. В голову лезли мысли о том, что единственный день со мной он скучает о них, или вовсе – испытывает отвращение. Голова болела уже невыносимо – боль переместилась от висков к затылку. Рукой в сумке нащупала эналаприл и спазмалгон – снизить давление и снять спазм сосудов.
– Давай, Настюха, держись, там, где они учились, мы преподавали. Неужели и этого не вывезем? Из бо́льшего дерьма находили выход. Я больше никогда не буду «Стеной плача»! – зло хохотнула я, запила таблетки водой из бутылки, завинтила ее и пошла на обгон – фура тащилась передо мной вот уже десять минут, а мне надо было быстро – закрыть ворота, сменить код на замках, смыть с себя косметику, надеть свой любимый халат, лечь на диван и обнять собак.
Завтра Игорь не сможет попасть в дом, а в понедельник обнаружит, что он просто исполнительный директор с достаточно хорошей зарплатой. Останется ли он работать на меня? Лучше, если нет.
Бутылка воды не легла в подстаканник, а бухнулась под ноги, но опускать голову было нельзя – надо успеть – впереди встречка, и водитель уже «моргает» дальним светом. Нет, не успею, лучше вернуться в свой ряд.
Ногу на тормоз, а педаль просто застыла, я давлю сильнее, но она стоит в одном положении, и машина летит на скорости сто тридцать километров. Встречке некуда деться, я вижу испуганные глаза молодой пары в этой машине, и поймав только одну свою мысль в долю секунды, что эта чертова бутылка часто падала, но ни разу не закатывалась под тормоз, резко поворачиваю руль влево.
Тяжелый «Ленд Крузер» ломает ограждение, я лечу вниз, и вижу те самые камни, но сейчас они складываются в моих глазах в камни «Стены плача». Я приближаюсь к ним как в слоу-моушн[1] - это слово я узнала от Маринкиной Наташки – она снимает документальное кино. Я улыбаюсь. Ловлю себя на том, что слишком много мыслей я успела обдумать, и вижу теперь не только камни, а уже бумажки, свернутые в трубочки, и засунутые между камней известной всем стены. Их, как и я когда-то оставляют там люди с самым заветным желанием. Последней мыслью было: «если есть Стена плача, значит где-то есть Стена смеха». И все гаснет.
Дым и пыль, поднятые автомобилем, что упал с высоты трехэтажного дома поднимается до разломанного ограждения. Люди, остановившиеся на трассе, смотрят вниз, кто-то уже бежит по склону чуть дальше места падения. А в сумочке красивого изумрудного цвета запела Нина Симон – это звонила Марина, но я этого уже не слышала.
– Марин, мне кажется так поступать нельзя, - выйдя сразу за Мариной, которую под руку держала Наташка, начал осторожно Игорь. Для самых близких поминки Наташка устроила в доме Насти – хотела, чтобы люди собрались там, где ее второй маме было хорошо.
– Что нельзя, Игорь? Тебе не понравились поминки? По-моему, все было очень хорошо. И люди собрались близкие, и вспомнили о ней хорошо, - голос женщины дрожал, она поправила черный платок, что вместе с полным отсутствием косметики неузнаваемо менял ее лицо. Марина, казалось, постарела лет на пять.
– Я знаю нотариуса, к которому обращалась Настя, - он закурил, и тяжело выдохнув, поднял глаза на Марину. Та смотрела на него немигающим, тяжелым взглядом. – Она все оставила Наташе…
– Да, и я согласна с ее решением, извини, но… Я не могу тебе помочь сейчас ни в чем.
– Я хочу опротестовать наследование, - слова давались ему легко – он давно ничего и не у кого не просил.
– Это твое право, но хочу сказать, чтобы ты не тратил силы и время… Она сделала дарственную, а все активы по фирме, как и право на владение оформлены так, что комар носа не поточит. Я, наверно, не стала бы и вовсе сейчас говорить с тобой об этом, потому что это страшное горе для меня и моих детей, что считали ее своей второй матерью, да и в последние годы Наташка с ней жила, а не ты.
– Вы хотели все загрести под себя? – он бросил окурок, голос его дрожал.
– Нет, Игорь. Мы хотели, чтобы она была счастлива. А сейчас, прошу тебя, уходи. Этот дом больше не твой. Если хочешь забрать свои вещи, прошу, я готова даже сейчас помочь тебе в сборах, но сделай так, чтобы мы больше не пересеклись.
– А компания? А завод? Кто будет управлять ими? – сейчас он не выглядел уже тем холеным мужчиной, что мог позволить себе если не все, то многое. – Я должен остаться на своем месте, как минимум…
– Дядя Игорь, я не против, но директора я уже сменила, на неделе мы начнем проверку, и если я увижу, что ты и там умудрялся обманывать маму Настю, то ты
