о наследстве и способах избавиться от опекуна. Но ему не стоило знать, что я собиралась к ней, и задаваться вопросами.
Мы завтракали в малой столовой, стены здесь были ровными, вдоль них стояли бюсты усопших членов рода. При свете дня они не пугали, но сейчас окна закрывали плотные шторы, и сквозь зазоры виднелись только полоски света. Потолок слабо горел, и бюсты напоминали призраков.
Опекун задвинул за мной стул и замер. Я чувствовала его взгляд, чувствовала руки, которые он держал на спинке стула. Ничего страшного, но его молчание и внимание заставляли опасаться.
— Куда же ты хочешь отправиться сегодня? — протянул он.
Почему не уходил? Я не могла озвучить придуманную причину — вдруг начнет успокаивать.
Одежда зашелестела, словно трава под крадущимся зверем. Меня окутал насыщенный запах духов — не хочу это чувствовать, не хочу узнавать опекуна.
Он прижался губами к моему виску и вдохнул. Я резко отстранилась и услышала смешок — ему нравилось играть. Хуже всего, что касания становились частыми, опекун будто проверял, насколько меня хватит. Я пыталась его одернуть, но это приводило к усмешкам и новым попыткам. Пусть лучше делает, что хотел — быстрее отстанет.
— Секрет? — спросил он и выпрямился.
Наконец-то отошел. Черная рубашка с узкими рукавами, темно-фиолетовый жилет с узором — он скользил вдоль стола, как тень, только светлые волосы позволяли не спутать его с живым мраком.
— Что вы, просто… это личное.
Опекун заинтересовался и глянул на меня. Когда-то у него были серые глаза, но лихорадка сделала их бледно-голубыми. Еще она оставила багровую паутину вен вокруг левого. Если присмотреться, выглядело жутковато, но приятная внешность все компенсировала. Узкое лицо, прямой нос и высокий лоб, да и выглядел он младше своих сорока лет.
— Вот как? — улыбнулся он, устраиваясь во главе стола.
Опекун даже не выглядел злым, но не стоило обманываться. Он изящно расстелил салфетку на коленях и хитро смотрел на меня — заинтересовался, хорошо.
— Исари, — позвал он, не отводя взгляд. — Можно узнать, что за личные дела у моей невесты?
Я приоткрыла рот, но так и застыла: к опекуну подошла служанка и замялась. Низкорослая, в белом фартуке и чепчике, она затравленно поглядывала на меня.
Аделф.
Я все время боялась, что он узнает. Зачем позвал служанку?.. Нет, она-то здесь при чем?
— Исари, — мягко повторил опекун, продолжая смотреть на меня.
Опустив глаза, служанка нерешительно поправила салфетку у него на коленях. Это… зачем?
— Так что за дела у тебя в городе? — спросил опекун.
Служанка хотела выпрямиться, но он взял ее за руку.
— Мне нужно зайти в одно место… — Я не могла сообразить, что сказать: служанка покраснела и отвернулась, а опекун… из-за стола не видно, кажется, он заставлял ее двигать рукой. У себя между ног. При этом он невозмутимо смотрел на меня. Вот так сидел и смотрел, наблюдал за реакцией и терзал бедняжку.
— Исари, молоко остыло, вели подогреть, — сказала я, и служанка выдернула руку. Судя по голосу, это она была с опекуном в тот вечер.
Он слабо улыбнулся и крикнул ей вслед:
— И позови повара.
Поверить не могу, ему нравилось играть нами, смущать и наблюдать, что будет дальше! Это было ново. Я привыкла к открытой двери и стонам из-за нее, к непристойным намекам в пустяковых разговорах и другим мелочам, но это… Нужно спасаться, он точно приготовил для меня особенную роль. И жениться хотел, чтобы удовлетворять низкие потребности: прикованная к нему бесправная сирота — идеально.
— Хочу навестить повитуху, — выпалила я.
— Повитуху? — Он улыбнулся уже искренне. — Зачем тебе это?
— Иногда нужно ее посещать. Перед свадьбой это естественно.
Он хохотнул и откинулся на стуле. План был идеален — слишком интимный визит, чтобы отправлять со мной своих друзей. Женское здоровье считалось таким личным делом, что дамы звали повитух только на роды. В случае беды они тайком крались к ним, закрывшись вуалью.
Исари вернулась с молоком, следом шел ее супруг — повар. Опекун говорил о ерунде, а потом вдруг:
— Исари, хочешь молока? Белые капли так красиво смотрятся на твоих губах.
У меня не было слов. Да что он за человек? Считал себя творцом, королем мрачного дома? Кажется, от игр он получал удовольствие, схожее с тем, что подарил мне Аделф.
Исари зажмурилась и едва сдержала слезы. Ее супруг открыл рот, но все промолчали. Выразить недовольство, значило остаться на улице в городе, где их больше не возьмут на службу. Опекун мог такое устроить, он все мог. Я больше не была уверена, что родители добровольно попросили его заботиться обо мне.
Посланники света, каким приветливым он казался в начале. Немного странным, но искренним. Все нарастало, как снежный ком, и теперь вылилось вот в это. А что дальше, ворвется в мою спальню и изнасилует на глазах у Шарвай?
— Поеду к повитухе, — бросила я и вышла из столовой.
Плевать на разрешение, на его мнение и все остальное. Раньше было выгодно притворяться безвольной дурой — в таких не сомневаются. Но опекуну надоела покорность, не буду сдерживаться и покажу отвращение, даже преувеличу, чтобы реакция не казалась слабой и удовлетворяла этого негодяя. Пусть играет, ничего, осталось немного.
Глава 3
Дорогого стоило не показать эмоции Шарвай. Она так радовалась походу в город, что не хотелось ее огорчать.
Пришлось отказаться от моды и одеться по всем правилам, чтобы не привлекать внимания: бежевая блузка, шейный платок в тон и темно-синяя юбка. Под цвет к ней я надела приталенный сюртук, Шарвай прикрепила к прическе маленькую шляпку с вуалью.
В карете мы чуть-чуть отодвинули шторки. Не уверена, что они помогали, ведь огненная лихорадка имела магическое происхождение. Поговаривали, что ее занесли шахтеры, которые пользовались старыми тоннелями горных троллей. Карантин помог, но страх оставался, и люди старались обезопасить себя всеми способами.
Сквозь зазор мы видели крохотные листики на деревьях и траву, которая только пробилась из земли. Чирикали птицы, а солнце ласково грело. Когда колеса кареты загрохотали по мостовой, показались узкие улицы и стены домов. Белая и желтая штукатурка, арочные окна, каменные фигурки на крышах, крутились флюгера — все дышало радостью и весной. Люди тоже были радостными и весело шагали, скоро и я буду среди них. Опекун больше не запрет меня, не продемонстрирует ничего и навсегда исчезнет.
Карета остановилась у кованой ограды дома повитухи.
— Все запомнила? — спросила я у Шарвай.
Ее огромные голубые глаза хитро заблестели. Она пойдет на кухню, чтобы не мешать интимной беседе,
