На соседних улицах их били, обзывая орды́нцами, те же не уступали, давали отпор и сами ходили в атаку на навозников и кожемяк.
В орденской слободке не хватало лишь нищих и убогих, боялись спасовы люди орденцев, обходили стороной. Пусть чужаков-иномирцев почти никто из обывателей не видел воочию, но хватало одних разговоров, чтобы породить жгучий страх, который постепенно стали испытывать и перед самими орденцами. Давно и прочно вошли в жизнь слухи, что те любят хватать бездомных, тащить в жуткий подвал и пытать до смерти, чтобы их кровью закрывать двери из других миров. Вроде бы дело-то полезное, но отдавать свою кровушку за-ради цельного мира никто не хотел. Потому сторонились орденцев не только нищие, но и обычные люди, семейные, мастеровые и зажиточные. Мало ли что взбредет в голову борцам с чужаками? Вдруг почудится, что ты не уважаемый Меньшак по прозвищу Мяско, уже десять лет торгующий телятиной и свининой на Сучьем Загривке, а пришлый, что натянул его личину. И как доказать иное?
Вот только как бы ни боялся народ, какие бы ужасы ни сочинял, но при первом же подозрении присылал вестников в этот самый дом, дабы меньшее зло уничтожило большее. Потому там всегда были открыты ворота, и каждый мог заглянуть в просторный двор, где и днем, и ночью стояли три запряженные упряжки, и кучера не отходили от них дольше, чем нужно для облегчения и перекуса. Еще можно было разглядеть само здание, широкое и приземистое, у которого нижний ярус сложен из кирпича, а верхний — из дерева.
Так сделано неспроста. Прежде наверху жили сами орденцы. В городе не хотели сдавать им комнаты, боялись, что такие жильцы принесут хворь, подхваченную у чужаков, потому и приходилось Граничному Ордену сразу строить дома и под дело, и под жилье. А ведь всем известно, что жить и спать можно только в деревянном срубе, камень-то высасывает из тела и тепло, и саму жизнь. Сейчас в Старопольском отделении служило уже почти тридцать человек, многие были семейными, и все уже не помещались в старом здании. Пришлось выкупать землю и строить новый дом только под квартиры. А второй ярус отдали под архив и кладовые.
Карницкий переписал отчет набело, еще раз пробежал глазами, нашел одну ошибку, но исправлять не стал, иначе заставят переделывать. Осталось лишь заверить у старшего и можно сдавать чернильникам — так называли тех служак, что не высовывают носа из бумаг и вечно придираются по мелочам: то почерк неразборчив, то подписи не хватает, то написано не по правилам. Марчука отыскать было несложно, Адриану подсказали, что тот часто сидит в архивах и перечитывает старые дела.
Аверий и впрямь сидел за покосившимся столом, водил пальцем по строкам, шевеля губами.
— Я закончил отчет. Будьте так любезны, прочтите его и, если всё написано верно, подпишите, — сказал юноша.
— Карницкий, — вздохнул Марчук, — а проще ты изъясняться можешь? Неужто в питомнике не научили? Давай свой отчет.
И тут же уткнулся в принесенные записи, выведенные аккуратным почерком без всяких модных завитушек, снова зашевелил губами, будто проговаривая написанное вслух. Адриан даже и не думал смеяться над столь странной манерой чтения. Мало кто из попавших в питомник знал грамоту. Да и с чего бы? Туда брали сирот, случайно выживших после прихода попаданцев, и причина не в человеколюбии или жалости. Граничный Орден славился далеко не этими качествами. Расчет, смекалка и хладнокровие — вот главные ценности ордена.
Во-первых, сироты никому не нужны и никто их не хватится. Государству тоже выгодно, чтобы такие дети не бродяжничали на улицах, не сбивались в стаи и не обворовывали честных граждан. Во-вторых, они хотели поквитаться с чужаками и готовы были ради этого трудиться. В-третьих, само их выживание означало, что у них есть качества, нужные орденцам. Например, они не померли от лихоманки, занесенной попаданцами, или догадались укрыться вовремя, или хотя бы обладали некоторой долей удачи.
Конечно, не все годились для выездной работы. По мере обучения детей проверяли, отбирали и разделяли. Кто-то шел в чернильники, кто-то — в обслугу: кучера, конюшие, оружейники… Орден не любил брать людей со стороны, и так слишком много было желающих влезть в его тайны.
Оставшихся прикрепляли к опытным граничникам, и те по итогу решали, куда отправить подопечных: к Стрелам или к Молотам. Хотя Молоты постоянно вступали в бой с теми чужаками, что приходили в этот мир с оружием и недобрыми намерениями, но чаще гибли именно Стрелы. Ведь Стрелы первыми откликались на зов, первыми сталкивались с попаданцами, выискивали их следы, доказывали иномирность или, наоборот, оправдывали. И гибли. От неведомых хворей, от пули или ножа, от чуждой магии, от разозлившихся родственников или от топоров крестьян, попавших под влияние иномирца.
И Карницкий не мог решить, кем ему стать. С одной стороны, быть Стрелой — это почетно, туда берут лучших: умных, сдержанных, терпеливых и расчетливых. Кроме того, верхушка Граничного Ордена состоит из бывших Стрел, а значит, возможен должностной рост. С другой стороны, ни Карницкий, ни его отец не рассчитывали, что Адриан сумеет добраться до этого выбора, полагали, что он, в лучшем случае, станет чернильником.
Марчук дочитал отчет до конца, макнул железное перо в чернила, подождал, пока стечет жирная капля, и с напряженным лицом поставил нехитрую подпись. Карницкий каждый день видел такие же рожи у своих сокружников. Бывшие крестьяне будто не доверяли своим новым умениям и всякий раз облегченно вздыхали, доведя письмо до конца.
— Отдай Корнею и отдыхай. Наш черед завтра только, — буркнул Аверий и снова уткнулся в бумаги.
Передав отчет, Карницкий прошелся по коридору первого яруса сначала в одну сторону, потом в другую, заглянул в комнату, где сидели за чаем Стрелы и ждали вызова, каждый со своим подопечным. Адриан поздоровался со старшими, кивнул младшим, своим сокружникам из питомника. Те еще ни разу не ездили на дело, устали целыми днями попусту сидеть в приходном доме, потому с радостью вцепились в Карницкого и завалили того вопросами. Конечно, в питомнике много говорили о попаданцах, да и Стрелы тоже делились опытом, но младшим хотелось услышать рассказ ровесника, который впервые встретил чужака.
— Ну, чего там? Слышал, плёвое дело было, — с нарочитым равнодушием спросил Млад Заяц.
Млад был из городских, поначалу в питомнике задирал нос и дразнил крестьян, а потом появился Карницкий, барчук. Перед барчуком хвастаться сапогами ведь не станешь! Особенно когда тот прибыл верхом на такой лошади, за
