Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
В последующие часы нам оставалось лишь ждать и волноваться. Мы терялись в догадках, строили предположения, фантазировали. Толпы ученых и чиновников из телевизора и Интернета заполонили нашу гостиную. Они предлагали новые идеи и пути выхода из кризиса. Мы как никогда внимательно изучали траекторию движения солнца по небу. Мама пила виски со льдом. Папа слонялся по дому. Я не находила себе места. В ту субботу время шло иначе. Утро уже казалось далеким, как вчерашние сутки. Когда наступил закат и солнце ушло за западные холмы, у меня создалось впечатление, что в тот день, явно удлинившийся не на один час, вместилась целая неделя.
Ближе к вечеру папа поднялся по лестнице в спальню и спустился уже переодетым, в рубашке, темных носках и с выходными ботинками в руках.
— Ты куда-то собираешься? — спросила мама.
— Мне к шести, ты забыла?
Отец помогал детям появиться на свет и специализировался на сложных родах. Его вызывали в срочных случаях. Иногда он работал ночью и часто дежурил в больнице по выходным.
— Не ходи, — сказала мама. — Только не сегодня.
Помню, во мне вспыхнула надежда, что ей удастся убедить отца остаться, но он продолжал завязывать шнурки. Ему нравилось, когда петельки получались одинакового размера.
— Все поймут, если тебя не будет. Сейчас жуткие пробки, всюду хаос и паника.
Некоторые папины пациентки проводили в больнице по несколько месяцев, давая своим будущим детям возможность набраться сил для выживания в этом мире.
— Хелен, перестань. Ты знаешь, что я должен идти, — сказал папа.
Он уже собрался и стоял перед нами, похлопывая себя по нагрудному карману. Я услышала приглушенное звяканье ключей.
— Ты нам нужен! Мне не хотим, чтобы ты уходил. Правда, Джулия? — Мама прильнула к папиной груди. Он был сантиметров на тридцать выше ее ростом.
Конечно, я тоже хотела, чтобы он остался, но степень моей дипломатичности определялась возрастом.
— Мне бы не хотелось, чтобы папа уходил, — ответила я вкрадчиво. — Но если ему так надо…
Мама отвернулась от меня и продолжила более мягким тоном:
— Умоляю тебя. Ведь непонятно, что творится.
— Да брось ты… — И он погладил ее по волосам. — Не драматизируй. До завтрашнего утра ничего не случится. Готов спорить, все наладится.
— Это каким же образом?
Отец поцеловал маму в щеку и помахал мне из прихожей. Затем вышел и закрыл за собой дверь. Вскоре мы услышали, как отъезжает его машина.
Мама упала на диван рядом со мной:
— Ну, хоть ты меня не бросила. Теперь мы должны заботиться друг о друге.
Мне очень хотелось сбежать в гости к Ханне, но я понимала, что расстрою маму.
С улицы донеслись детские голоса. Сквозь жалюзи я разглядела семейство Капланов, неторопливо шествующее по тротуару. По субботам они из-за Шаббата не пользовались автомобилем. Они прогуливались вшестером: мистер и миссис Каплан, Якоб, Бет, Аарон и малыш в коляске. Младшие Капланы посещали еврейскую школу в северной части города. Одевались они всегда в черное. Своими развевающимися длинными юбками и строгими брюками они напоминали мне персонажей старых фильмов. С Бет, моей ровесницей, я не поддерживала никаких отношений. Она держалась особняком. Сейчас Бет шла в рубашке с длинными рукавами, в прямой черной юбке до земли и в стильных ботиночках из красной лакированной кожи. Самовыражаться она могла только при помощи обуви. Пока они степенно плыли мимо дома и самый младший Каплан срывал с нашей лужайки одуванчики, я вдруг подумала, что им, наверное, еще ничего не известно о замедлении.
Спустя какое-то время я узнала от Якоба, что не ошиблась: Капланы пребывали в неведении вплоть до заката. Шаббат закончился, Господь позволил им включить свет и телевизор. И только тогда они поняли, что мир уже никогда не станет таким, каким они его знали с рождения. Человек, не слышавший новостей, не замечал ничего особенного. Конечно, потом положение изменилось, но в тот, самый первый день Земля казалась совершенно обычной.
Мы жили в конце квартала, построенного в семидесятые годы и поделенного на квадратные километры участков. На каждом из них стоял оштукатуренный дом с асбестовыми потолками и стенами. Кривые оливы, когда-то росшие на всех лужайках, выкорчевали и заменили более модными и жадными до влаги деревьями. Дворы содержались в чистоте, но до фанатизма в этом деле никто не доходил. В редкой траве росли маргаритки и одуванчики. Почти каждый дом увивали розовые, дрожащие на ветру гроздья бугенвиллей.
Судя по старой спутниковой карте, на которой каждый угол обозначался лампочкой, здания нашего квартала были выстроены ровными параллельными рядами, словно десять висящих на веревке термометров. Наш дом, затерянный в переплетении скромных улочек, находился в дешевой части побережья калифорнийского холма, более престижная сторона которого спускалась к океану.
Зато на рассвете наши дома заливало светом. Кухонные окна смотрели на восток. Пока закипали кофейники и лилась вода в душевых, пока я чистила зубы или выбирала наряд для школы, утренние лучи били прямо в стекла. Во второй половине дня нас накрывала прохладная тень: каждый вечер солнце пряталось за крыши дорогих домов и целый час плавно опускалось в океан. В тот день мы ждали закат с тревогой.
— Кажется, сдвинулось чуть-чуть, — сказала я, щурясь. — Точно, идет вниз.
По всей улице открывались двери гаражей. Показались легковушки и внедорожники, потрепанные от частой перевозки вещей, детей и собак. Многие соседи вышли во двор и теперь стояли, скрестив руки. Все глядели на небо, будто ждали начала салюта.
— Не смотри прямо на солнце, — сказала мама, которая сидела на крыльце рядом со мной. — Глаза испортишь.
Она вскрыла упаковку пальчиковых батареек, найденных в ящике комода. На цементном полу лежали три фонарика — наш мини-арсенал для борьбы с темнотой. Хотя солнце стояло еще высоко, маму обуревал страх перед необычно долгой ночью.
Далеко в конце улицы я заметила свою подругу детства Гэбби, которая в одиночестве устроилась на крыше. Мы стали редко видеться с тех пор, как родители перевели ее в частную школу в соседнем городке. Как и обычно, она была одета во все черное. Ее крашеные волосы темнели на фоне неба.
— И зачем она так покрасилась? — удивилась мама.
— Понятия не имею, — ответила я. Гэбби сидела довольно далеко, но я все-таки разглядела в каждом ее ухе по три сережки. — Наверное, просто захотелось.
Рядом гудел радиоприемник. Медленно тянулись минуты. По радио обсуждали «проблему урожая». Я так и не поняла, родился ли этот термин в тот день или уже имел свою давнюю забытую историю и упоминался в соответствующих разделах учебников. Новый вопрос, требующий нового ответа, звучал так: долго ли просуществуют сельскохозяйственные культуры без света?
Мама один за другим проверила фонарики, направляя их луч себе на ладонь. Она заменила старые батарейки на новые, словно перезарядила ружья.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
