каждый удобный случай, чтобы дать кому-нибудь прикурить. Зажигалка, выпущенная в СССР, на первый взгляд выглядела, как настоящий пистолет. Неудивительно, что он уже напугал несколько человек. Мирек Бродяк, его коллега из отдела, так разозлился из-за того, что Теофиль направил на него пистолет, что даже хотел отобрать у него игрушку и выбросить в окно. Олькевич спас ценный предмет и так сильно обиделся на старшего лейтенанта, что тому целый час пришлось уговаривать коллегу выпить по рюмочке в знак примирения.
Он спрятал зажигалку в карман и вернулся к работе. Вдруг на соседнем столе зазвонил телефон. Теофиль выругался себе под нос, недовольный, что кто-то смеет ему мешать, но он считал себя добросовестным работником, поэтому оторвался от стула и подошел к аппарату.
– Олькевич, что надо? – проворчал он. – Никого нет, я здесь один, женский день ведь. Праздник, – терпеливо объяснял он кому-то надоедливому. – А майора Мартинковского сегодня нет и уже не будет, потому что он едет в прокуратуру. А вообще, кто говорит? А вы там, Млечак, не празднуете Международный женский день? Ладно, если майор придет, я ему скажу, но, скорее всего, он сегодня даже не позвонит.
Олькевич положил трубку и злющий как черт вернулся к столу. Что за люди, подумал он, даже в такой день им хочется всем надоедать. Ну и что с того, что они нашли чью-то руку. Если нашли, пусть ищут дальше, пока не найдут все остальное, и тогда посмотрим, что из этого получится. Как всегда, наткнулись на что-то провинциальные увальни, не знают, что с этим делать, и давай звонить в воеводский комиссариат.
Распсиховавшись, он слишком сильно нажал на клавишу машинки, и старая лента порвалась. Этого еще не хватало. Он ударил кулаком по столу и вскочил со стула. Нельзя так, чтобы они там выпивали, а я здесь вкалывал, сказал он себе.
Он вынул из верхнего ящика стола расческу, быстро поправил волосы, зачесанные на лысину. Пятидесятилетний младший лейтенант Олькевич стеснялся своей лысины, поэтому волосы сзади старательно зачесывал на лоб, чтобы казалось, что у него роскошная прическа. Он надел пиджак. По привычке застегнул нижние пуговицы, но сразу же расстегнул. Некоторое время назад он заметил, что сшитый для него еще в 70-м костюм стал меньше и не очень хорошо выглядел на выступающем животе. Он предпочитал ходить в расстегнутом пиджаке, чтобы никому не давать повода для неприятных замечаний по поводу его туши.
Все из-за старшего лейтенанта Бродяка. Олькевич сам не обратил бы на это внимания, потому что не заботился о таких мелочах, как подходящий пиджак. Главное, чтобы в плечах все было в порядке, и ткань не была слишком заношенной. А эти маленькие дырочки от сигарет вообще не заметны.
Бродяк увидел как-то, что он застегивает пуговицы на животе, и сказал ему, что застегнутый он выглядит, как мешок картофеля, обвязанный веревкой. Теофиль что-то проворчал и расстегнул пуговицы. После этого он всегда ходил в расстегнутом пиджаке.
Он еще раз пригладил волосы, посмотрел на черные форменные ботинки и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Он пошел наверх к кадровикам проверить, что еще осталось после празднования.
г. Опаленица, 12:20
Сержант Влодимеж Млечак из городского комиссариата в г. Опаленица, как все нормальные мужчины, праздновал женский день. Он даже купил жене букет из трех красных гвоздик с аспарагусом, перевязанный красной ленточкой. Он встал в шесть утра, чтобы успеть перед дежурством и очередями в цветочном магазине. Как сотрудник милиции при исполнении он мог, конечно, подойти к прилавку и потребовать обслужить его вне очереди, но ему было неудобно, потому что в небольшой Опаленице его все знали, люди стали бы сплетничать, что он злоупотребляет служебным положением во время покупок. Он предпочитал встать пораньше, чтобы его никто не обговаривал.
Млечак хотел вручить букет сразу после работы. Утром, когда он пришел в комиссариат, он взял бутылку из-под молока, стоявшую за шкафом в углу кабинета, налил в нее воды и сунул туда гвоздики. Сейчас он посмотрел на цветы, стоявшие на окне, и подумал, что понятия не имеет, когда отнесет их своей жене. Хуже всего, что он не знал, когда сможет произнести тост за здоровье супруги, а ведь в кооперативе рядом с цветочным магазином он купил бутылку «Ржаной экспортной», которую приберегла для него знакомая, пани Кристина. Бутылка лежала на дне коричневой сумки, стоявшей возле стола, и ждала своего часа. Недовольный Млечак подумал, что симпатичная бутылка может его вообще не дождаться. Все из-за Маслянки Здислава, появившегося два часа назад в комиссариате и заявившего, что он нашел что-то странное.
Маслянка был железнодорожником. Он работал на станции в Опаленице и занимался ремонтом электрооборудования. Он пришел в отдел милиции, а точнее прибежал, запыхавшийся, и едва мог говорить. Млечак налил ему газированной воды из сифона, стоявшего на его столе, очень хорошего сифона, не стеклянного, заправлявшегося в пункте заправки сифонов, а новенького, с газовым баллоном, блестевшего серебристо-красными боками, привезенного из поездки в Чехословакию. Он протянул ему стакан газированной воды и сказал выпить, а потом успокоиться и рассказать все по порядку. Маслянка выпил залпом, закурил «Популярные» и начал рассказывать, как приказал Млечак, то есть не переливая из пустого в порожнее.
– До обеда приехал пассажирский из Нового Томыселя, – рассказывал железнодорожник, – а я уже был немного того и не лез к электричеству, согласно инструкции, чтобы выпивши не браться за электрооборудование, чтобы ненароком не пришибло. Я ходил для видимости с монтерской сумкой возле трансформатора. Так я ходил и ждал, когда можно будет исчезнуть из поля зрения мастера Яжембяка. Я думал, чтобы заскочить еще к рабочим, потому что они там, начальник, выпивали за здоровье женщин, как во время праздника положено. Мастер наконец меня заметил и сказал, что идет поговорить с дежурным, а я побежал в сторону склада, где есть социальная комната. Но не добежал. Когда я перепрыгивал через рельсы, то заметил что-то светлое, что лежало на деревянной шпале. Я подошел проверить, что там лежит, ведь из поездов разные вещи выпадают. Однажды мой знакомый Здих Дептала нашел целый пакет, кто-то потерял. Хорошо, что не было никакой записки, неизвестно было, кому отдавать. А если не написано, чье это, значит ничье. А вообще Дептала сказал, что все равно бы не отдал. Если кто-то выбросил, значит ему не нужно. Тем более внутри не было ничего ценного, только несколько блоков сигарет «Мальборо» и какие-то шмотки. Кто бы стал возвращать «Мальборо»?
– Не болтай, Маслянка, о сигаретах. Ближе к делу, – разозлился Млечак.
Маслянка
