и принюхалась.
— Вина… Злость… — прошептала девушка, — Обречённость. Хм… страха, и правда, нет.
— Ты мне жизнь сломала, — признался маршрутчик.
— Да я тебя впервые вижу! — Любка нахмурила лобик, скривила губки, и, наконец-то, оторвала руку от лица собеседника — Поди прочь, глупец!
Макс перехватил тонкую девичью кисть и, грубо сжимая её, с грохотом рухнул перед Любкой на колени:
— Умоляю, скажи зачем ты это сделала? Зачем ты её убила? Аааа….
Мужчина со стоном отпрянул, точно получив разряд тока, а Любка разровняла складки шёлка, встряхнула примятый рукавчик, заскользила ладонями по корсету и взмахом руки поправила волосы. Всё это время она думала, что делать: сразу убить сумасбродного грубияна или сначала пытать. Заглядывая в свою чёрную душу, Любка не могла найти ответ. Отчего-то не было в ней желания свести Макса в могилу. Впервые со второго марта 1721 года Любке захотелось поговорить с человеком, раскрыть смертному свою душу. Может стоит? Ведь Марфа Кузьминична её тогда поняла, приголубила и пожалела. Может и этот поймёт? Любка стрельнула глазками в мужчину.
«Нет, это не поймёт. Глупый мужик!».
Любка уже собралась запеть, но Макс вновь упал ей в ноги:
— Что хочешь потом со мной делай, но расскажи! Я должен знать. Должен понять… Почему всё так вышло?
Застывшая слеза сорвалась с ресниц маршрутчика и упала на покрытый инеем пол. Вторая. Третья. Четвертая. Соленые и теплые капли растопили ледяное сердце. В эту минуту Любка поверила, что и мужчины могут чувствовать.
— Я не убивала её, — вдруг призналась девушка, — Я её спасла. Освободила.
Макс слушал, раскрыв рот, и старался не шевелиться.
— Ты думаешь, что она счастливо жила? — продожида Любка, — Муж у ней красавиц видный, выбрал в жёнки себе девку скромную, чтобы не перечила, была доброй и любящей. А сам по девкам шлялся, прелюбодей подлый! Она всё знала, но терпела. Теперь не придётся себе на горло наступать. Теперь она счастлива и покойна. Поверь, я знаю, что говорю. Веками женщин освобождаю. При государыне Екатерине ко мне даже паломничество совершали, всех тихо-мирно забирала, все упокоились с чистым сердцем… А сколько я девиц в тот век покалечила: не хотели идти за седых да беззубых! Одно время даже думала, что к лику святых меня причислят, как заступницу истерзанных жён, но нет. Супружнице языческого бога не нашлось места в православной вере. Двести лет минуло и забыли Любкину доброту, вторглись в мои земли, склеп этот построили, — девушка со злостью обвела рукой Морятник, — Святой водой, да иконами меня изводили. Глупцы… Матушка тут моя лежит, не дам на её могиле строить!
Маршрутчик растворился в сладких речах красавицы, жадно ловил каждое слово. Пока его не осенило:
— А мужчину ты можешь упокоить?
— Нет. Мужик сам жену выбирает, а жена потом с ним всю жизнь соглашается. От мужа зависит, как жена будет после свадьбы жить, будет сыта или объедки есть, будет здорова или побита. Зачем же мне мужика спасать, который за всё в ответе? — Любка отвечала совершенно искренне, без тени лукавства.
— Эх, многого ты не знаешь о современной жизни, — прыснул маршрутчик, а потом попросил искренне, — Меня забери, пожалуйста. Нет мне покоя в этом мире.
Любка захохотала, да так громко, что летучие мыши, которые обосновались на зиму в тёмном углу под потолком, встрепенулись и запищали, но маршрутчика это не остановило.
— Ты же спасаешь несчастных. Спаси меня!
Красавица подошла к гостю и вновь принюхалась. Горечь. Предательство. Пустота. Да… Она и не догадывалась, что брак может принести такую боль мужчине, а он продолжал гнуть своё:
— Им без меня будет лучше. Машка так и написала.
Макс вспомнил, что у него есть доказательство. Потянулся к заднему карману джинсов и извлёк на свет смятую бумажку.
— На вот, посмотри! Тут написано: «Так будет лучше. Прощай!».
Мужчина протягивал бумажку, а Любка в растерянности молчала. Ещё ни один мужчина не погиб от её руки. Может ли она изменить своим же правилам? Честно ли это? Она смотрела на Макса, который выглядел таким несчастным, таким потерянным, что сердце вновь дрогнуло.
— Ладно. Будь, по-твоему, — согласилась супружница.
Макс шумно выдохнул и решился ещё спросить:
— А как это? Больно?
— Нет, я просто спою тебе песню. Колыбельную-заупокойную и ты уснёшь.
— И побелею?
— Белеют те, кто боятся. В тебе страха нет.
Любка села на замороженный пол, облокотилась спиной к ледяной кирпичной стене и похлопала по ногам, приглашая Макса. Мужчина растянулся, положив голову на колени супружницы. Теперь он без зазрения совести разглядывал лицо Любки, думая, что перед смертью может вдоволь насмотреться на эту красоту, вдыхал запах полевых трав из своего детства, исходящий от её тела, и вслушивался в дивный голос, который баюкал его под сводом недостроенного Морятника.
— Месяц ночью ярко светит,
Вьюга плачет за окном.
Вновь беду приносит ветер,
И беда стучится в дом.
В этот раз уснёт невинный
Беспробудным сладким сном
Видит малый образ дивный
В месте мрачном и глухом.
Снова будут плакать дети,
Будут папку в голос звать.
Потому что ночью этой
Любка вздумала играть!
