сражения за власть недостаточно. Да, когда речь идет о свержении действующей власти и связанных с ней институтов неравенства, эти два фактора действительно необходимы, но при этом, к сожалению, не служат гарантией того, что новая власть с ее институтами в полном ожидании с возлагаемыми на нее надеждами будет выступать с эгалитарных позиций, несущих избавление от многих бед.
Причина этого предельно проста. Если выявить несправедливый, деспотический характер действующего правительства и его институтов не составляет никакого труда, то создать альтернативные структуры, способные привести к подлинному прогрессу на пути к общественному, экономическому и политическому равенству – да при этом еще соблюсти права всех и каждого в отдельности, – гораздо сложнее. Эту задачу отнюдь нельзя назвать неосуществимой, но без активного обсуждения, столкновения мнений, децентрализации, экспериментов и компромиссов в ее реализации не обойтись. К тому же для этого нужно смириться с необходимостью изучать историческое развитие и опыт других, равно как и признать, что точного содержания принципов справедливости априори не знает никто, поэтому определить их можно только на основе дебатов. Конкретно мы увидим, что начиная с конца XVIII века движение к равенству опирается на развитие определенного институционального инструментария, который надо внимательно изучать. К числу подобных инструментов можно отнести равенство с точки зрения закона; всеобщее избирательное право и парламентскую демократию; бесплатное и обязательное образование; всеобщее страхование здоровья; прогрессивный налог на доходы, наследство и собственность; участие трудящихся в управлении средствами производства; наделение профсоюзов широкими правами; и далее в том же духе.
При этом не стоит забывать, что каждый из этих инструментов никоим образом не приобрел завершенную форму и не стал результатом всеобъемлющего общественного консенсуса – его скорее следует считать временным, шатким, хрупким компромиссом, подлежащим постоянному переосмыслению в контексте социальных конфликтов, мобилизации общества для реализации тех или иных специфических задач, препятствий на избранном пути и конкретного исторического периода. Поскольку каждый из них обладает многочисленными недостатками, их нужно без конца переосмыслять, дополнять, а при необходимости заменять другими. В том виде, в каком оно практически повсюду существует на сегодняшний день, формальное всеобщее равенство перед законом никоим образом не препятствует активной дискриминации по таким признакам, как происхождение или пол; представительная демократия является лишь одной из форм участия общества в политической жизни, да и то далекой от совершенства; неравенство в доступе к образованию и здравоохранению зачастую превращается в настоящую пропасть; концепция прогрессивного налога и перераспределения благ подлежит тотальному переосмыслению как на национальном, так и на международном уровне; в совместном управлении средствами производства трудящиеся делают лишь первые шаги; принадлежность чуть ли не всех медиа небольшой кучке олигархов вряд ли можно считать наиболее полной формой свободы прессы; международная правовая система, основанная на бесконтрольном движении капитала, но не учитывающая ни социальную, ни климатическую повестку дня, чаще всего ассоциируется с неоколониализмом и выгодна лишь самым богатым; и так далее и тому подобное.
Как и в прошлом, чтобы пошатнуть и переформатировать существующие институции, потребуются, с одной стороны, кризисы и пересмотр баланса сил, с другой – широкое образование и массовая мобилизация общества для выработки новых политических решений и участия в соответствующих программах. А для этого, в свою очередь, требуется широкий инструментарий дискуссий, способствующий развитию и распространению знаний и опыта: партии и профсоюзы, школы и книги, активная политическая деятельность и собрания, газеты и другие СМИ. Вполне естественно, что социальные науки во всей этой массе тоже должны играть значимую роль, которую, в то же время, не стоит преувеличивать: главным здесь должен быть общественный процесс распространения знаний, немыслимый без коллективных структур, формы которых следует переосмыслить и воссоздать по-новому.
Властные отношения и их пределы
Подводя итог, заметим, что нам следует избегать двух симметричных подводных камней, первый из которых с точки зрения истории равенства заключается в склонности пренебрегать борьбой и властными отношениями, второй, напротив, в стремлении только на них и полагаться, забывая о значимости институциональных и политических решений, а также о роли идей и идеологии в их выработке и принятии. Сопротивление элит – реальность, от которой никуда не деться, на сегодняшний день не менее актуальная, чем во времена Великой французской революции (особенно с учетом мультимиллиардеров, которые зачастую будут богаче иных государств). Преодолеть его можно исключительно активной мобилизацией общества во времена кризисов и повышенной напряженности. В то же время идея существования некоего спонтанного консенсуса в вопросе справедливых институций, способных избавить от многих бед, равно как и о том, что для учреждения этих самых институций достаточно сломить сопротивление элит, представляет собой весьма опасную иллюзию. Вопросы организации социального государства, коренного пересмотра прогрессивного подоходного налога и международных договоров, постколониального восстановления или борьбы против дискриминации настолько сложны и требуют такого огромного мастерства, что решить их можно единственно обращением к истории, распространением знаний и активным обсуждением, подразумевающим столкновение различных точек зрения. Классовой позиции, какой бы значимой она ни была, еще не достаточно для разработки теории справедливого общества, теории собственности, теории государственной границы, налоговой и образовательной концепций, принципов выплаты зарплат и самой демократии. В рамках одного и того же общественного опыта в той или иной форме всегда будет существовать идеологическая неопределенность: с одной стороны, потому что класс как таковой весьма разнороден и по целому ряду признаков разделен (общественный и имущественный статус, доходы, образование, пол, происхождение и т. д.), с другой – потому что сложность решаемых в данном случае вопросов исключает возможность прийти к единому решению в деле установления справедливых институций единственно за счет разрешения противоречий чисто материального свойства.
Опыт советского коммунизма (1917–1991), не только ставшего главным явлением XX века, но и в определенной степени его определившего, самым замечательным образом иллюстрирует два этих подводных рифа. С одной стороны, именно общественная борьба и властные отношения позволили революционерам-большевикам свергнуть царский режим, заменив его «первым в истории пролетарским государством», которое на первом этапе действительно добилось значительных успехов в сфере образования, здравоохранения и индустриализации страны, а также внесло более чем весомый вклад в победу над нацизмом. Если бы не давление со стороны СССР и международного коммунистического движения, совсем не факт, что имущие классы на Западе согласились бы ввести социальное обеспечение и прогрессивный налог, пойти на деколонизацию и расширить гражданские права. С другой стороны, возведение властных отношений в ранг божества и непоколебимая уверенность большевиков, что в деле определения справедливых институтов именно им принадлежит истина в последней инстанции, и привели ко всем известной тоталитарной катастрофе. Установленные институциональные механизмы (однопартийная система, бюрократическая централизация, гегемония государства в отношении собственности, отказ от кооперативной собственности, выборы и профсоюзы
