зиму или землетрясение. Нет. Ума и силы таковых не дала человеку природа, а то он такого наворочал бы… Хуже вулкана. И так уже достаточно его проделок. Земля и та гудит иногда почему-то. Но человек, он такой, послушает со страхом это гудение и скрежет и продолжает всякую пакость творить на ней, как и раньше.
Вот в таких условиях современной жизни, бывшие деревни перешли в разряд хуторов, а дальше куда? Неизвестно… Правда, они-то не гудят… Но, есть такое слово, страшно произнести – к вымиранию… Ишь.., какое слово, больше подходит для людей… Да оно и не диво, в таких деревнях и хуторах люди живут,.. только кое-кому наверно не ясно…
По приезду в Чернушку, когда пал на землю снег, в один из зимних вечеров, Клава попросила бабушку рассказать ей о её родителях, так как тётю Олю она просила ранее, но та не успела, или не рассказала почему-то умышленно об этом ей.
Бабушка Катя, немного помолчала, словно размышляя над чем-то, потом поднялась со стула, подошла к ней, где она сидела на старинном сундуке, погладила нежно её по голове, как когда-то в детстве и попросила, – ну-ка, освободи мне внученька крышку сундука… Когда Клава пересела на стул к столу, бабушка открыла массивную крышку домашнего схрона и достала небольшой узел из белого платка. Опустила крышку, присела на сундук, после чего позвала её, – иди Клавушка, садись рядом. Степенно развернула узел, достала старинные и почти современные семейные фотографии разных годов.
По поводу её появления на свет божий, бабушка сообщила следующее: родилась её мама, Мария Борисовна Рочева, а в девичестве Маша Строгова в деревне Чернушке, выросла, красавица несказанная была из себя, как и ты. После, как подросла, вышла замуж за парня из посёлка Ваймаса – Павла Рочева. Павел тоже был видный из себя, как говорят – не из последних парней… Красивая пара была… Получили они квартиру в Ваймасе, пол-щиткового дома для лесников. Маша работала точковщицей на верхнем складе, значит в лесу, там, где заготовляли лес бригады мужиков.
Одним словом, замеряла дневную кубатуру древесины, заготовленной бригадами за время рабочего дня. Муж, тоже работал в лесу… Вот они, – и бабушка показала ей старую, чуть пожелтевшую от времени фотографию. С фотографии смотрела на неё молодая пара в бедненьком подвенечном наряде. Клава сразу узнала свою маму, так как, умерла она при ней, и она запомнила её, а вот лицо мужчины, стоящего с ней, видела впервые. И сегодня, разглядывая маму на фотографии, поняла то, что она, Клава, есть копия мамы. Разве что в ней добавилось со стороны, ещё что-то диковатое, цыганское. Бесшабашно весёлое и одновремённо отчаянное и дерзкое. Конечно, в данную минуту, пока она не знала, что и вправду у неё есть в жилах цыганская кровь.
Бабушка продолжила свой рассказ, – прожили они больше четырёх лет, как муж и жена, только детей не давал им Бог. Потом, муж её Павел, уехал на заработки, где-то в южную часть России. Спустя четыре месяца возвратился. Но Маша, жена его, а твоя мать, была уже беременная тобою. Как всё произошло, никто не знал, но всё же нашелся кто-то из людей, что рассказал всё Павлу. Да тут и рассказывать нечего,.. факт налицо – мужа нет дома четыре месяца, а жена понесла.. Вот только встал перед Павлом вопрос – кто подсобил ему обрюхатить его жену? Конечно, доброжелатели нашлись и в этом вопросе…
Он ничего не спрашивал у жены, а однажды, немного подвыпил, и пошел в общежитие сезонных рабочих, в котором жили разной национальности мужики и парни. Там, встретился с указанным кем-то ему молдаванином, по фамилии Боксанов, звать – Георгием. Значить,.. пошли они "говорить" за общежитие… Так и нашли, только на утро, мёртвого мужа Маши, Павла Рочева, истёкшего кровью от удара ножом в живот. Подлый был удар и от ножа и от жены его Маши, моей дочери, а твоей мамы… И бабушка тяжело вздохнула, крестясь, продолжила, – может от такого греха, и она пожила на белом свете недолго… Тут она замолчала ненадолго, вытерла кончиком белого головного платка свои глаза и спустя минуту продолжила, – … после следствия, того молдаванина, Георгия, осудили на девять лет. А как родилась ты, то твоя мама дала тебе фамилию – Боксанова и отчество, Георгиевна… Я, когда-то давно, спросила у неё,– зачем так сделала? На что получила короткий ответ,– как есть, так и записала дочь… И ни кто не знал, любила ли Маша этого молдаванина, или просто поимела связь, что бы родить себе ребёнка, так как от её мужа, Павла, четыре года детей не было. Позже, она стала сильно болеть, этим,.. как его? Раком… И померла уже при тебе. Тогда и взяла тебя на воспитание твоя родная тётя Оля, а моя старшая дочь. Вот как всё было…
В доме повисла тишина, только слышно было тиканье часов на стене, да где-то в тёмном углу дома у печи слышно было песню сверчка, исконного хозяина почти всех рубленых жилищ человека.
Когда бабушка закончила повествование, Клава спросила её,– так я что, на половину русская, на половину молдаванка? Выходит так,– почему-то с горестью, произнесла та ей в ответ…
После молчания добавила, – приходил он, молдаванин, как освободился из лагеря, но твоя мать не стала даже разговаривать с ним. И упросил он меня, что бы я показала ему его дочь, тебя Клавушка. Высмотрел он тебя, когда я вела тебя из школы… Подарки дал мне заранее, чтобы ты не проговорилась при матери… Больше я его не видела.
Вот и весь сказ внученька, – степенно произнесла бабушка. Давай спать будем ложиться, и она привстала из сундука, вновь положила в него узел с фотографиями и разными бумагами, закрыла на нём крышку, потом шагнула к углу, где висели иконы, несколько раз перекрестилась, прошептала,– …побеспокоили мы с тобою всех их,.. мёртвых, перед сном… Спите,.. земля вам пухом! И вновь наложила крест на своё немного морщинистое лицо, которое по всему видимое было очень красивое в далёкой молодости, как и у всех женщин рода Строговых.
Долго не спала Клава в ту ночь, много перевернулось разных мыслей в её голове от рассказа ей бабушкой. Но думай или не думай, а жизнь требует действий на сегодняшний день.
******
Зима вступала в свои права. Деревня Чернушка покрылась первым белым снегом, словно белыми стерильными бинтами перетянула свои раны, нанесённые ей за много лет законами человека. В отличие от осени, выглядела она
