с моей гуманитарной специальностью внешность не так уж принципиальна. Все зависит от того, где работаешь. Он снова сел на кровать и положил руку мне на бедро. Я была в шерстяном платье и без колготок. Джун Ох провел пальцем по шраму на моей ноге — длинной, тонкой полосе, — который остался еще с детства, я тогда упала и напоролась на рыболовный крюк. Резким движением я отложила книгу в сторону.
— Ага. И какой же, по-твоему, должна быть моя внешность?
Он рассмеялся. Что меня так задело? На его взгляд, я красивая. Он заправил мне за ухо волосы, лег рядом, закинув ногу на мои ноги, и потянулся к губам. Попытался разомкнуть их языком, но я не поддалась. Тогда он стал упрекать меня, что я как ледышка и бесчувственна, а ведь скоро он уедет, и мы расстанемся на несколько дней. Конечно, я буду скучать, ответила я, но у меня много работы в отеле, время пролетит незаметно. Джун Ох ушел, хлопнув дверью. Однако успел добавить, что завтра я могу переночевать у него, если захочу.
* * *
Половина десятого утра. Я мыла посуду после завтрака. Девушка, перебинтованная после пластической операции, и ее приятель вышли в столовую в одинаковых пижамах — розовая на ней, серая на нем. тусклым движением она налила себе кофе. С перевязанным лицом она напоминала панду. Устало ела йогурт с кончика ложки. Ее приятель жевал тосты с джемом из хурмы. Потом они немного посидели за столом, уткнувшись в экраны своих телефонов — Интернет здесь работал быстрее, чем у них в комнате. Альпинист завтракал в половине шестого и сразу отправлялся в горы. Черный кофе, четыре куска серого хлеба и банан, который он разрезал вдоль и мазал сливочным маслом.
Через стеклянную перегородку, отделявшую кухню от холла, я увидела, как вошел Керран. Он обратился к старику Парку, тот подозвал меня, поскольку не слишком хорошо говорил по-английски. Оставив в раковине недомытую посуду, я вытерла руки и подождала, пока на очках отпотеют стекла. Керран интересовался, можно ли съездить к границе Северной Кореи. Автобус идет до пограничного поста, объяснила я, и только на машине можно проехать дальше и посмотреть те места. В таком случае Керран возьмет машину напрокат. Парк позвонил в компанию проката автомобилей. Нужны международные права. У Керрана их не было. Но он настаивал на своем, ведь, в конце концов, у него есть французское водительское удостоверение. Парк лишь развел руками. Я предложила самой сесть за руль. Оба посмотрели на меня с удивлением. Что ж, Парк не против, но только если я успею справиться со своими обязанностями.
— Можно поехать и в другой день, необязательно сегодня, — сказал Керран.
Договорились на понедельник. Я спросила Керрана, завтракал ли он: скоро я уберу все со стола. Нет, он не голоден, хочет выйти прогуляться.
Пока Керрана не было, я решила убраться в его номере. Ужин стоял нетронутым там, где я оставила его накануне. Не может быть, чтобы Керран не заметил подноса — он споткнулся бы о него, выходя из комнаты. И уж наверняка мог бы принести обратно в столовую. Или, по крайней мере, поблагодарить меня. А вообще-то не стоит тратить время на этого француза и везти его к границе Северной Кореи.
Дневной свет, просеянный сквозь шторы, смягчал краски комнаты. По столу растянулся длинный чернильный след. Видимо, Керран пытался оттереть пятно и в итоге только размазал его. Над подставкой для благовоний бродили завитки дыма. Рядом лежали палочки из храма Наксан. В углу — чемодан. Совсем небольшой, в такой не уместишь больше двухтрех перемен одежды. Я приоткрыла его. Аккуратно сложенная одежда, чернила, кисти, завернутые в шелковую ткань, книга. В жесткой папке — бумага, которую Керран купил тогда в супермаркете, еще нетронутая. Пока он не вернулся, я поспешила навести порядок и чистящим средством принялась оттирать со стола пятно. Чернильный след бледнел, но въелся глубоко и не выводился полностью. Из мусорной корзины я вытряхнула пакет из кофейни «Данкин Донате» и обертку от чизкейка, какие продают в здешней «Парижской булочной». Прежде чем уйти, я проверила, закрыла ли как следует чемодан.
На пороге главного здания мне встретились забинтованная девушка с приятелем, они собирались в город. Молодой человек обнял ее за талию. Повиснув на нем, девушка вышагивала на высоких каблуках и была похожа на цаплю. Он попросил меня прибрать комнату, прежде чем они вернутся. Я поскорее навела там порядок. Поменяла простыни, проветрила. В мусорной корзине два презерватива, картонка от ночного крема для лица, мандариновые шкурки.
* * *
Джун Ох еще спал, прижавшись спиной к моему животу. Кончиком пальца я скользила по линии его плеч. Прозвонил будильник. Ворча, Джун Ох выключил его. От него пахло соджу[3]. Мы слишком много выпили, я проснулась с тяжелой головой. И то, как я обнимала его ночью, — в этом было что-то неестественное. Он взял свой «Полароид», лежавший на полу возле кровати, и навел на меня объектив, хотел сохранить это утро на пленке. Я закрыла лицо простыней. Щелчок фотоаппарата. Когда я снова посмотрела на Джуна Оха, он уже застегивал ремень. Он похудел, мышцы опали. Потом, кусая себе губы, стал надевать рубашку. Что за детская привычка — кусать губы, подумала я с раздражением. Вернувшись из ванной, Джун Ох поцеловал меня в лоб, взял сумку и вышел. Оставил мне ключи — их нужно будет вернуть, когда он приедет обратно.
Я прислушалась, как рассеялся звук его шагов на лестнице, и только затем встала. Фотографию Джун Ох забыл на кровати. Я перевернула снимок и рассмотрела его. Еще расплывчатый, нерезкий. Сделан в режиме портрета. На первом плане моя поясница, дальше — ребра и лопатки. Как же, оказывается, они сильно выступают, заметила я с удивлением. Потом подумала, что я ведь никогда не видела себя со спины, вот и странно смотреть теперь. Быстро оделась, душ принимать не стала.
Джун Ох жил в квартире-студии в центре города, довольно далеко от отеля. Но у меня было время дойти до работы пешком. Луч солнца растопил островок снега, укрывшего песок. Вспомнился пронизанный зябким ветром силуэт человека в шерстяном пальто, похожий на пригнувшийся ствол ивы.
Я одна.
* * *
Я пришла в отель, и зарядил дождь. Мебель, выставленную на улице, Парк в мокрую погоду накрывал брезентом, который лежал на террасе. Я пошла туда. Дверь оказалась не заперта. Возле перил стоял Керран, раскрыв зонт. Он приветствовал меня кивком
