этого: мельница ради этого дня дала себе отдых, и болевший бычок выздоровел!
Ах, Джон, какой же ты предатель! Прямо уму непостижимо!
— Но и этого мало! — продолжает Джон. — Даже тролль, который сидел на скале… знаете его?..
— Знаем! Знаем!
— …и тот разогнал своих слуг, чтобы поговорить без помехи с этим счастливчиком Эдвардом. А я, которому так не повезло — ведь мне сегодня вместо солнечной погоды достался дождь и гроза, — я, которого к тому же хотели несправедливо наказать…
— Не хотели, а действительно наказали! Поставили в угол! — крикнул Эдвард.
— …я должен ко всему прочему лишиться моей дорогой невесты! А ведь мой день рождения будет только через одиннадцать месяцев!
— Неправда! — опять крикнул Эдвард. — Он был всего месяц тому назад!
— Ну что ж! Прощай, Гильда! — говорит Джон.
Но Гильда уцепилась за его рукав и повторяет сквозь слезы:
— Нет, нет!
А рыбаки и даже друг Эдварда, Иоганнес Дейер, качают головами и говорят:
— Да, капитан прав! Нельзя допустить, чтоб одному досталось все, а другому ничего! Надо покориться, Эдвард, дружище, ничего не поделаешь. Выходи-ка лучше на берег и оставайся с нами!
Корабль медленно уплывает, капитан и Гильда удаляются на нем, а Эдвард остается на берегу. Вот как иногда бывает: игра не удается! Задумал одно, а получилось другое! Ему обидно, коварство Джона возмущает его, но он думает: «В конце концов, не слишком ли много я получил сегодня? Может быть, Джон отчасти прав? Конечно, его день рождения был недавно. Но ведь, насколько мне помнится, в тот майский день погода была неважная. И никаких чудес не происходило. Да и что поделаешь, если она так решила? Есть поговорка: „Насильно мил не будешь“».
Когда гости прощаются, Гильда протягивает ему руку и говорит:
— Ты не сердишься, Эдвард? Было очень, очень весело!
Оказывается, и ему было весело, несмотря на обиду. Он провожает гостей и говорит:
— Приходите завтра!
— А разве завтра тоже день рождения? — ехидно спрашивает притворщик Джон.
Он не допускает, чтобы радостные события случались ежедневно.
У отца еще остаются знакомые; они играют в шахматы. Дощечку с надписью «15 июня 1850 года» уносит служанка Лилла вместе с остатками пирога.
* * *
Мать с двумя подругами сидит у другого стола и тихо разговаривает с ними. Младших детей скоро ушлют спать, и в предчувствии этого сестренка Эльзи уже начинает капризничать. Эдвард просит позволения посидеть у открытого фортепиано и поиграть немного.
— Только совсем тихо, — говорит Гезина.
Едва касаясь руками клавиш, он начинает брать аккорды. Гармонию он усвоил раньше, чем мелодию, и в его аккордах есть связь. Он вспоминает сегодняшнее небо и превращения облаков. Как странно и неожиданно они меняли свою форму! Круглое, славное облачко вытянулось, потемнело… Надо взять еще два звука на черных клавишах, и аккорд станет острым, недобрым… Навстречу ползет тучка — ближе, ближе. Теперь аккорд берется шестью пальцами обеих рук. А нельзя ли присоединить и седьмой, чтобы облако еще разрослось? Трудно, но можно. Только надо громче! Вот теперь образовалась большая гора. Но ведь она была пронизана пламенем! Сейчас… Продолжительная трель наверху… Вот и все: блестит, если не горит! Трель придает блеск всему созвучию. Но пальцам очень неудобно, и потому Эдвард спешит развалить гору. Ведь и на небе она недолго держалась! Он отпускает клавиши — одну за другой, гора тает, слабеет, и от нее остается чуть видное облачко, один слабый звук…
Гезина прислушивается. Ее гостьи также.
…Теперь — безоблачное небо. Это в середине. А по бокам и вокруг — горизонт весь в облаках. Сплошная цепь облачных гор, цепь нагромождений. Это все аккорды. А чистое небо — это мелодия. Звуки ясны, тихи. Наступила благоприятная погода. И семь лодок, что прибыли сегодня утром, могут спокойно вернуться в свою гавань.
Гезина подходит к сыну.
— Скажи, пожалуйста, что ты сейчас играл? — спрашивает она.
Он поднимает на нее голубые удивленные глаза и молчит. Не потому, что не может назвать свою импровизацию, а потому, что мать строга. Ей может не понравиться его музыка. Но что делать, если он чувствовал именно так?
— Это облака, — говорит он запинаясь, — и они все время меняются…
Что же еще можно сказать?
Мать прижимает к себе его белокурую голову, целует и говорит:
— Я так и думала… И поздравляю тебя, Эдвард! То, что ты сыграл сегодня, в день твоего рождения, — это очень хороший подарок для тебя. И для меня также.
Глава третья
Жена британского консула в Бергене фру Гезина Григ считалась лучшей пианисткой в городе и время от времени давала концерты с благотворительной целью. Эти концерты были событием для бергенцев, тем более что все знали фру Гезину и восхищались ею: она не только отлично играла на фортепиано, но и пела, и писала стихи, и была умна и изящна.
Когда ей предстояло выступление в концерте, жизнь в доме менялась уже за несколько дней до того. А в день концерта само время останавливалось. Гезина не делала никаких распоряжений по хозяйству. Дети не видели ее до самого вечера. Потом она появлялась, прекрасная и неузнаваемая, в блестящем шелковом платье, с золотой цепочкой и золотым медальоном на груди. От нее пахло чудесными духами, ее глаза блестели. Она смотрела куда-то вдаль, на ее лице блуждала рассеянная улыбка, и когда ее муж заходил в детскую, элегантный, во фраке, — он всегда провожал Гезину, — она поднимала на него глаза с таким выражением, точно не могла вспомнить, кто этот человек и зачем он рядом с ней. И таким же взглядом она смотрела на детей. Казалось, она недоумевала, как она попала сюда, в эту квартиру, и почему здесь пятеро детей: два мальчика и три девочки? Перед самым уходом она осторожно целовала их, едва прикасаясь к ним губами, чтобы не измять платье и прическу, и уезжала с отцом в экипаже. Эдвард и сам боялся испортить ее прекрасный наряд и так же осторожно подставлял щеку для поцелуя.
До прихода матери дети не засыпали, кроме младшей сестрички, Эльзи. Вернувшись с концерта, Гезина сначала снимала свое нарядное платье и вынимала из волос шпильки, а потом уж, со спущенными косами, в домашнем капоте, появлялась в детской. И казалось, что вместе с концертным нарядом она освободилась от чар. Она ласкала детей, бранила их за то, что они не спали, и отдыхала, отдыхала… Маленькая Эльзи к этому времени просыпалась и начинала плакать. Гезина брала ее на руки и успокаивала. Отец также заходил в
