Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
придумал.
– Например?
– Году в девяностом – сколько мне было? – три года, получается, сестра Марина брала меня с собой в магазин. И пока стояла в очереди, сажала меня на прилавок. Помнишь, были такие прилавки, или как они назывались?
– Помню.
– И вот я там сидел и болтал бесконечно. Интервью давал тетенькам в очереди.
– В три года болтал?
– Ну да, самое же время для болтовни. Самое интересное, что и в тридцать три почти то же самое.
– Три раза подряд «самое».
– Просторечная речь.
– «Просторечная речь».
– Мне можно. О чем я говорил?
– Болтаешь много.
– Да! Тебя не спрашивают, а ты все равно болтаешь.
– Я тебя спрашиваю.
– Вот, и я отвечаю. А то обычно утром Соня мне говорит: опять всю ночь интервью давал во сне самому себе.
– Ты разговариваешь во сне?
– Конечно. Как все.
– Я не разговариваю во сне.
– Ну ты на работе много разговариваешь.
– Это правда. О чем ты говоришь во сне?
– Откуда же я знаю. Я не то что во сне – мы и в жизни-то не очень понимаем, о чем говорим.
– Сейчас мы говорим о том, свойственно ли тебе прятаться.
– Свойственно.
– Ты сказал про подушки и покрывалко. Не думаешь ли ты, что вещества – это тоже домик, в который люди прячутся?
– Наверное. Конечно.
– В чем ты прячешься сейчас?
– Сейчас? Ни в чем. С тобой разговариваю вообще-то. На многомиллионную, извиняюсь, аудиторию.
– Хорошо.
– И?
– Что «и»?
– Ну, ты сказал «хорошо» и замолчал. Дальше вопрос какой?
– У тебя и без вопросов неплохо получается отвечать.
– У нас ведь интервью.
– Считай, что у нас интервью ведет нейросеть.
– Но есть же законы жанра.
– Извини, что-то меня рубит с этого коньяка. Я пойду посплю буквально полчасика. А ты пока говори тут. Про прилавки, про домики из диванных подушек.
– Меня тоже рубит.
– Сделайте кофе ему.
– С топленым молоком, если можно, пожалуйста.
3:56 Топленое молоко
– У меня же кофе есть в термосе, с топленым молоком. «Коричневым», как Соня говорит. Будешь?
– С топленым? Как им коньяк-то запивать.
– Нормально. Я этот термос тоже в том «Ашане» купил, где «Нутелла» и драма.
– Да как ты надоел со своей «Нутеллой». Ты можешь говорить о чем-то, кроме еды?
– «Нутелла» – не еда, а праздник. Как сейчас мы идем, по сути, за праздником. Сколько, кстати, идти?
– Подходим.
– Какой овраг все-таки бесконечный. У Чехова же знаешь позднюю повесть – «В овраге»?
– Не знаю.
– Страшная очень. А здесь, в этом овраге, почему-то не страшно. Наоборот, уютненько. Вот ты говоришь: отношения…
– Я так не говорю.
– Попробуй, кстати, коньяк с моим кофе. Получается коктейль типа ликера.
– Я не хочу коктейль типа ликера, дай коньяка просто.
– Да. Отношения. Мне кажется, в них должно быть в первую очередь уютненько. Любовь – это такой домик, в котором двое могут спрятаться от всего мира.
– Ты все, что ли, выпил? Мысли Ивана идут.
– Не, тут много еще.
– В кофе прямо налей, попробую твой «ликер».
– Точно. Кофе же стимулятор. А алкоголь депрессант. И они вместе…
– Это ты депрессант. Пришли, кажется. Фонарик включи. Вот на это дерево свети. Чувствуешь, оно?
– Неа. Вот это.
– Почему?
– От него энергия идет.
– Так, и еще примета… Как будто какие-то семечки… Шелуха… Что это вообще?
– Расширь побольше фотку. А это скорлупки от кедровых орехов. И они под этим деревом. Как я и говорил. Только откуда они здесь…
– Копай.
– Я, кажется, ложку для «Нутеллы» потерял.
– Не беси меня, а то я не поеду с тобой больше.
– Да не ругайся. Палочкой вот сейчас.
– Есть?
– Есть вроде что-то… Энергия идет.
– Есть?!
– Есть.
– Бери, погнали!
– Слушай. Тут шишки.
– Ну все, поехали отсюда быстрее.
– Подожди. Тут правда шишки, настоящие, кедровые. Ну которые я рассказывал, с орешками.
– Да что вообще происходит… Видишь?!
– Да.
– Кто это?!
– Кто-то… на конях. На лошадях.
– Тихо сиди. Термос убери.
– Кто это может быть, как думаешь?
– Убери термос, он блестит от луны!
– И кони какие-то непонятные… Типа единорогов.
– Спрячься. Как будто тебя вообще нет.
4:40 Развернутая метафора
– …А прикинь, счастье запрещено законодательно?! Вот просто запрещено, и все.
– Объясни.
– Ну это метафора. Можно же объявить запрещенным все что угодно. Просто напечатать на бумажке и сказать, что теперь правильно так, как там напечатано. А то, что не напечатано, нельзя.
– Извини, но это попахивает поздним Толстым. Таким анархическим поздним Толстым.
– О, ты знаешь, что такое поздний Толстой. Респект.
– Я понимаю твой сарказм. Давай еще выпьем, и я объясню свой вопрос. Шоколадочку бери.
– Я на диете.
– Респект. Смотри. Эти рассуждения всегда попахивают…
– Два раза «попахивают».
– Спасибо, у нас есть редактор. Эти рассуждения отдают желанием упарываться всем сразу. Что ты думаешь про это?
– Я думаю то, что…
– «Думаю то, что» – нельзя так говорить.
– Я думаю, что алкоголь – это очень плохой наркотик. Вот смотри, метафора: у человека есть бочка варенья…
– Ты так рекламируешь это свое варенье. Дай я его все-таки попробую.
– Попробуй.
– Слушай, а что это? Земляника?
– Земляника – унылая безвкусная подмосковная ягода. А это наша сибирская клубника, эндемик.
– Клубника же большая такая. Дайте ложку!
– Большая клубника еще более унылая.
– Слушай. Офигенское варенье. Я уже вижу, как на него нацелились коршуны из нашей банды. Пойду-ка я спрячу его.
– Спрячь.
– А ты пока продолжай про свои метафоры.
– Коньяк кончается.
– Коньяка еще тоже зацеплю.
– И ложку мне.
– Зачем ложку? Я тебе это варенье назад уже не отдам.
– Не, для «Нутеллы», коньяк закусывать.
– Ты же на диете?
– «Нутеллу» можно.
– Оок.
5:25 Второй коньяк
– Лёнич, они были на единорогах.
– Кто «они»?!
– Конная полиция.
– Ты нормально себя чувствуешь?
– Они на лошадей простыни могли накинуть. И рожки какие-нибудь картонные приделать.
– Я сейчас тебе рожки приделаю.
– Ну, может, что-то типа Ку-клукс-клана! Помнишь, как у Тарантино.
– Серьезно: ты употреблял сегодня что-нибудь?
– Коньяк.
– Употреблял?!
– Коньяк пью весь вечер с тобой!
– Дай сюда.
– Да тут не осталось почти ничего.
– Ладно, извини… Я тоже перепугался.
– Допей, успокойся. Они уехали.
– Куда, видел?
– В лес туда дальше. Может, домой поедем? Не найдем мы сегодня ничего, я чувствую.
– Подожди, дай подумать. Ты точно нормально?
– Ну да. Устал только, и прохладно уже.
– Допивай, тут еще осталось. Ты говоришь, на лошадях какие-то белые накидки были?
– Не совсем белые. Скорее цвета топленого молока.
– А «рожки» на что были похожи?
– Рожки даже я не видел.
– Почему тогда ты решил, что это единороги?
– Да не волнуйся
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
