ты всё выдержишь, ты смелая. И раз Дима говорил, что это не больно — значит всё будет хорошо.
— Вот и отлично, Анют, ты, главное, помни, что сопротивляться не нужно. Лучше расслабься и получай удовольствие.
И я расслабилась, но только там, где почувствовала, как на мою дырочку Димка выкладывает холодный скользкий вазелин, а вот глаза сильно зажмурила. И впилась в старенький ковёр ногтями, когда Димка, раздвинув мои ягодицы, толкнулся в меня, проникая каменным органом в саднящую от анальной пробки глубину.
— Анютка, ты такая узкая, — шипит Димка, проникая все глубже и глубже, а у меня душа замирает от избытка накатывающих сокрушительной волной эмоций.
Дима начинает во мне двигаться всё быстрее и быстрее, и меня разрывает от ощущений, накрывая тяжёлой, удушливо-сладкой волной, и кажется, ещё чуть-чуть, и я достигну желанного пика.
— Анют, я кончаю, — слышу сквозь вату в голове голос Димы, и меня накрывает оргазм нереальной пламенной волной, от которой кровь закипает в венах.
Я в последний раз выгибаюсь дугой и обессиленно валюсь набок без чувств.
ГЛАВА 3
Две недели спустя.
— Ань, у нас курсовая на носу, а ты все за своим Димкой скучаешь, — шипит мне Машка (да-да, та самая, внучка тёти Дуни), — ну надо думать, чего он не приезжает, тоже либо к экзаменам готовится.
Я слушала Машу в пол-уха, так как и без её подсказок находила Димкиному отсутствию кучу оправданий. Вот только сердцу невозможно приказать, о чём ему нужно думать, а о чём — нет. И болит и ноет оно не от того, что ты ищешь оправдания парню, нет, болит от того, что ни одно оправдание не окупает той бури эмоций, которую испытывала я при встрече с ним. Как теперь запретить себе думать о том, что есть что-то намного большее, чем просто симпатия? И любовью это не назовешь… я уже поняла, что я одержима Димкой. Одержима настолько, что по ночам в подушку тихо вою, потому что с ума схожу от ревности и от страха того, что он бросит меня.
* * *
Старенькая Моторола, купленная мамой у каких-то барыг, всё больше начинала меня раздражать, потому как механический голос, постоянно твердящий неизменное «абонент вне зоны доступа», совсем не то, что я хотела услышать на другом конце.
— Ань?! — взволнованный голос мамы немного отвлекает от этих мыслей, и я, в последний раз набрав номер Димы и услышав в ответ «телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа», выхожу из туалета.
— Что ты, мам? Я здесь, — поправляя платье, отзываюсь ей.
— Господи, Анька! А почему ты не у Дуси? Я захожу, а она говорит, что не было тебя сегодня… — она суетится вокруг меня, как курица вокруг цыплёнка.
— Да, не знаю, мам, что-то голова кружится. Давление, наверное, — я пожимаю плечами и обхожу мамку, иду на кухню.
— А по утрам не тошнит, Ань? — догоняет вопрос мамки в спину.
Я на миг споткнулась на ровном месте.
— Ага, сегодня что-то подташнивало, но мне кажется, это из-за оладий… они очень масленые были…
— Ох, Анька! — мамка вскидывается, и тут же на мои плечи ложатся её руки, она резко поворачивает меня к себе. — Ты с Димкой своим спала? — смотрит на меня выжидающе, а в глазах у самой влага застыла.
— Мам, ты о чем?
До меня в первые секунды совсем не доходит, о чем она говорит. Только после того, как я вижу, как меняется выражение её лица, понимаю, в чем вся суть её вопроса заключается.
— Ну, говори? — встряхивает она меня за плечи.
— Даже если и так, мам, мне уже давно есть восемнадцать и… — я запинаюсь, — …я не беременна, мам. Это просто обычное недомогание.
— Завтра пойдёшь к врачу, — мамка отпускает плечи, и я чувствую, что хватка у неё была будь здоров, синяки теперь останутся точно.
— Мам, если тебе от этого будет легче, то схожу, — беззаботно отвечаю ей.
— Мне точно будет легче, Ань, по крайней мере, буду точно знать, что не нужно через девять месяцев готовиться к рождению внука. И посмотри, когда у тебя были последние месячные.
* * *
— А ты тест делала? — спрашивает пожилая гинеколог, не глядя на меня.
— Нет, — отвечаю, а у самой по позвоночнику холодной змейкой страх скользит сверху вниз и обратно.
— Ну, а что ж ты?! Сказать на сто процентов точно я пока не могу, что ты беременна, но первые признаки на лицо: и матка увеличена, и задержка…
У меня в пятках душа замирает. Нет, не может этого быть. Димка же всегда презервативы надевал.
— Но как такое возможно? У нас всегда была защита, — бормочу себе под нос.
— В наше время, милочка, возможно всё, — насмешливо отвечает гинеколог. — Ты вот что, панику бить пока рано, может, обычная задержка или сбой гормональный. Давай завтра сделаешь тест, и на узи с утра приходи.
— Хорошо, — я встаю со стула и, не чувствуя ног под собой, выхожу из кабинета.
Господи, что же теперь со мной будет?! И как же сказать об этом Димке, если он трубку не берет? Да и что я ему скажу? Что у нас будет ребёнок? Но мы про детей вообще не разговаривали, да и рано нам… а как же мои планы?! Я же собиралась в институт… и в город… и с Димкой рядом…
* * *
— Анют, ты мне не звони больше, — слышу до одури обожаемый голос в трубке, который рвёт сейчас мое нутро на куски.
— Но Дим… почему?
— Анют, ты же девочка умная и большая. Ну, неужели не поняла ещё, что больше мне не интересна?! Да и в любви я тебе не признавался. Так что прости, но твои разработанные дырочки, — шепчет он мне в трубку, а у меня от его шёпота все волоски на теле дыбом встают и между ног сладко ноет, — уже наскучили мне, так что детка, гуд бай! И не надоедай мне. Я этого не люблю.
А дальше короткие гудки, и сердце через раз о рёбра бьётся, пропуская удары. И мне так плохо, что я не знаю, что делать, как дальше жить…
Или не жить?!
ГЛАВА 4
— Аня, послушай меня, — мамка держит мои ладони в своих мозолистых руках, — не нужно делать аборт.
— Мама, я уже всё решила, — говорю надломленным голосом.
— Аня, послушай меня, — мамка пытается заглянуть в глаза. — Ну, и пусть твой Димка в баню идёт, ты пойми, не