едва сдерживает смех.
С подоконника, неожиданно легко и грациозно, спрыгнул упитанный кот, потянулся, не торопясь, вперевалочку, подошёл к коляске, так же легко взлетел к мальчику на колени, свернулся, зажмурился, заурчал на всю кухню. Лёня принялся гладить кота и приговаривать:
– Викинг хороший… хороший…
Алекс с Максом переглянулись.
– Будешь чай, сынок?
– Буду.
После чая Макс вывез сына во двор, довёз до беседки, на руках перенёс на широкую скамью. Лёня сказал «Спасибо» и уткнулся в книгу.
Всё то время, что Макс возился с сыном, Алекс была во дворе. Она по-домашнему устроилась в гамаке, свесив ногу и прикрыв локтем глаза. Макс, проходя мимо, каждый раз бросал на неё взгляд. Усадив мальчика в беседке, он пошёл к гамаку – его гостья безмятежно спала. Макс покачал головой – это было очень трогательно и очень по-детски! Только маленький ребёнок может так доверчиво уснуть в незнакомом доме, у чужих людей. Да и то не всякий…
Макс внимательно разглядывал её. Рассыпавшиеся по сетке гамака волосы, полоска голого живота, выглядывающая из-под задравшегося свитера, крепкое, сбитое тело, тонкая щиколотка… Белая шея, мерно колышущаяся грудь… Макс сглотнул.
Она вдруг отняла руку от глаз, посмотрела на Макса, села, но из-за резкого движения не удержалась и стала падать в гамаке назад. Макс подскочил, схватил её за руки, дёрнул на себя. Она весело рассмеялась. Макс, тоже со смехом, виновато развёл руками:
– Простите. Я лишь хотел понять – спите Вы или нет.
Лёня, услышав смех, оторвался от своей книги. Он сидел вполоборота и не сводил с них глаз.
– Он Вас ревнует, – тихо сказала Алекс.
– Нет. Просто присматривается к Вам. Он был немного резким сегодня в доме, но это от неожиданности, у нас бывают только знакомые. На самом деле, он очень добрый и чуткий парень.
– А… – она помялась, – Это кресло… Он поправится?
Макс пожал плечами.
– Это болезнь или травма?
– Автомобильная авария. Его мать погибла на месте, она была за рулём, а он с тех пор не ходит, – Макс откашлялся, – Он не парализован, чувствительность есть, и упражнения он послушно выполняет, но… не ходит.
– Бедный мальчик…
У неё потемнели глаза, Макс смотрел в них и под весенним ярким солнцем они казались почти чёрными. «Ведьмин глаз… Чепуха какая!»
Они помолчали.
– Давно Вы разводите собак?
– Порядком. Это была идея моей жены, сперва, скорее забава, а потом это стало делом моей жизни.
– А чем Вы занимались до этого? – спросила Алекс и смутилась, – Я задаю много вопросов, но если я буду тут жить и работать, то нам, наверное, нужно немного узнать друг о друге…
Макс улыбнулся:
– Всё хорошо, Вы совершенно правы. Но у меня ничем не примечательная, скучная биография. Я родился в Ленинграде…
…Макс родился в Ленинграде, в самом сердце города – свернёшь с Исаакиевской, пройдёшь несколько шагов по узкой набережной, потом в переулок и вот он, их дом, а в нём огромная академическая квартира его деда.
Отца своего Макс в глаза не видел, тот сбежал от жены через несколько месяцев после свадьбы, бросив девятнадцатилетнюю девчонку на сносях. Но мужчина – старший, мудрый, большой и сильный в жизни Макса всё-таки был. Дед. Максим Максимов, академик АН СССР, известный и в городе и в стране человек, вхожий в кабинеты и дома высшего чиновничества, занимался воспитанием внука обстоятельно, с чувством, довоенной строгостью и огромной, как океан, любовью. Дед и уроки у Макса проверял, и о школьной жизни расспрашивал, брал с собой на работу и в командировки в Москву, Новосибирск и Свердловск, а когда пал железный занавес, то и за границу. Женщины к воспитанию ребёнка допущены не были. Ни мать Макса, ни бабка, не проработали в жизни ни одного дня и, вспоминая детство, Макс неизменно видел перед собой одни и те же картинки: мама с бабушкой рассматривают яркие глянцевые журналы, привезённые дедом из-за границы, что-то записывают, зарисовывают; готовят странные смеси ядовитого цвета и мажут себе на лица; в четыре руки стряпают сложные блюда на ужин; втайне от деда суют Максу конфеты и карманные деньги и просят посидеть тихонько в уголке и не мешать.
Учился Макс в языковой школе, учился хорошо, к пятнадцати годам свободно говорил на французском и английском, занимался спортом – лёгкой атлетикой, борьбой и немного баскетболом, и на родительских собраниях с первого до последнего класса всегда в первую очередь хвалили его, Павла Максимова.
Это дед настоял на том, чтоб внук был записан на его фамилию, хоть родители Макса на момент его рождения и состояли в законном браке, и у матери была фамилия её непутёвого мужа. Дед решительно взялся за дело, подключил свои связи, съездил с каким-то партийным бонзой на рыбалку в Карелию, и Макс, вместо положенного Шумова, превратился в Максимова. Макс был совсем не против. Против он был своего имени. Мать, страдая по сбежавшему мужу, в надежде на его возвращение, назвала малыша в честь его отца, Павликом. Так и стал Макс Пал Палычем, но имя своё с раннего детства не любил и немудрено – сверстники Пашей его звали крайне редко, а всё больше Паштетом да Павлином. А после того как Вероника, его первая любовь и первый же постельный опыт, рассказала ему, что «paulus» по латыни значит «маленький», тогда как «maximus» большой и величайший, он и вовсе стал вспоминать, как его зовут лишь заполняя официальные бумаги, представлялся же всегда коротко – Макс.
Жизнь изменилась, когда Максу исполнилось семнадцать. Умерла бабушка. Стройная, ухоженная пятидесятидевятилетняя женщина, расчёсывала перед зеркалом волосы и упала замертво. Аневризма, о которой никто не подозревал. Дед, при жизни бабки перекидывавшийся с ней парой фраз за целый день, после её смерти стал тосковать, хиреть, брюзгнуть и прикладываться к бутылке, и оказалось, что силу и смысл его жизни давала вовсе не работа и даже не внук, а эта красивая, двадцатью годами младше, лёгкая, весёлая и недалёкая женщина. Дед плавал, плавал в своём горе, но выплыть так и не сумел. Умер.
Макс, к тому времени поступивший без всякой протекции в Политех, после похорон деда институт бросил, сказал матери, что время учиться ещё не пришло, и ушёл в армию. Мать вздохнула, пожала плечами:
– Решай сам сынок, как тебе лучше. Деньги есть у нас, папа обо всём позаботился, царствие небесное… – она трижды истово перекрестилась и вернулась к изучению новой семишаговой диеты, на которой, по слухам, отсидел уже весь столичный бомонд.
Макс, рослый и сильный, с ранних лет занимавшийся спортом, попал в ВДВ, где оттрубил от приказа до приказа
