неожиданным образом. После недолгих раздумий он сделал такое заявление:
«Маша! В Коряжму нельзя ехать ни в коем случае! В округе уголовники бродят, по лагерю местные дети бегают. Ну представь себе, приедем мы в Коряжму на своём внедорожнике, поселимся в красивом домике жить, толком не отгороженном от местной убогой действительности. Нас же с тобой просто-напросто убьют в один прекрасный день. Едем в Англию!»
Я пыталась Солнцеву возразить, что он в Англии и месяца не протянет без русской речи на улицах, в замкнутом пространстве, наедине с собой да со мной. Доцент-преподаватель, больше сорока лет проработавший в Московском университете. Любимец студентов и коллег, неизменно вызывавший у окружающих добрую улыбку. Любитель водки и солёного огурца на закуску. Русский человек до последней клеточки мозга, несмотря на двойную фамилию Солнцев-Эльбе и кровь, в которой оставили следы «Литва, и Русь, и разные татары». Поэт и библиофил, не мыслящий себя вне русского языка. И не имеющий ни малейшей надежды на то, чтобы овладеть английской разговорной речью. Потому что об активном общении на чужом языке не могло быть и речи – из-за дырки в горле после перенесённого рака.
Солнцев настаивал на своём: «Из университета я всё равно уйду, хлопнув дверью! На кафедре мне стало находиться совсем невыносимо. Обрыдло! Я готов с тобой поехать куда угодно. Но в Коряжму ехать нельзя категорически. Едем в Англию! Не понравится – вернёмся! Много ли мы с тобой потеряем, в конце концов?»
На том и порешили. Я подписала контракт с англичанами и вскоре уволилась с работы, отказавшись от предложения ехать в Коряжму. Начальство отнеслось к моему выбору с пониманием.
Через два месяца мы улетели жить в Англию, отправив вперёд себя с грузовой компанией несколько ящиков с сотней русских книг.
Для всех, кто знает Владимира Солнцева, его переезд в Англию на постоянное место жительства был полной неожиданностью. Даже сенсацией. Да и мы поначалу думали, что отправляемся на туманный Альбион не более чем за мимолётным приключением. Что нас хватит не более, чем на полгода. А нас хватило на семь лет. Потому что разнообразная жизнь в Королевстве затянула нас так, как этого никогда бы не случилось в Коряжме.
С Коряжмой всё равно бы ничего не получилось. Проект модернизации целлюлозно-бумажного комбината закрыли, не успев его даже начать. По причине кризиса российские инвесторы расхотели вкладываться в «Котласский бумажник». В те самые дни, когда мы переезжали жить в Англию, Олави, Джек и юный переводчик навсегда покинули Коряжму. Учёный-географ Солнцев оказался прозорлив, как всегда. Если бы не его прозорливость, осталась бы я тогда вообще без работы. И не появилось бы у нас в жизни второй Родины по имени Англия.
.
.
.
.
.
Архангельская обл, 2008 г. Чудо-домики под Коряжмой, в которых мы не решились жить
Маленькая, но судьбоносная Шотландия
Первое знакомство
Шотландия – навеки милый сердцу край вересковых холмов, шквалистых ветров и торфяных виски. Край, сыгравший судьбоносную роль в нашей с Солнцевым жизни.
Наше первое знакомство с Шотландией произошло больше двадцати пяти лет назад. Тогда казалось, что нас занесло туда случайным ветром, как, бывает, заносит путешественников в экзотические уголки планеты, в которые они, попавши раз, никогда потом не вернутся. Но первая случайная поездка повлекла за собой вторую, почти такую же случайную. А потом, благодаря знакомству, завязанному во время второй поездки в Шотландию, моя жизнь сделала извилистый поворот, тесно связав меня с английским языком и Великобританией. И если бы не Шотландия, то судьба моя не сложилась бы так, как сложилась, в конечном итоге причудливо изменив и Солнцевскую биографию.
Потому что во всей моей предшествующей жизни не было абсолютно никаких предпосылок к связям с англо-саксонским миром. Я училась в московской спецшколе с углублённым преподаванием индийских языков, по окончании которой свободно штрёхала на хинди. В семье говорили на немецком и испанском. В доме английского языка никто не знал и анлоязычной культурой никто особо не увлекался.
Поступив на географический факультете МГУ, отчасти именно благодаря своему знанию редкого языка хинди я попала на зарубежную кафедру. И была там белой вороной и плохо успевающей студенткой, ибо все кругом штудировали англоязычные научные тексты, прекрасно владея языком, а я даже английского алфавита толком не знала.
На зарубежных кафедрах географического факультета МГУ полагались зарубежные поездки-учебные практики. Во времена СССР они всё больше были в сторону стран социалистического лагеря – Чехословакии, Венгрии, Кубы. Но железный занавес проржавел и открылись шлюзы. Группа нашего четвёртого курса отправилась на летнюю практику в Шотландию. Поездку студентов из России помог организовать энтузиаст-любитель природы из Глазго по имени Грир Харт.
Грир был учителем чего-то отвлечённого в средней школе одной из рабочих окраин Глазго. Консервация природы была его страстью и неформальным делом всей жизни. Он основал благотворительное общество под названием «Шотландский Лесной Фонд» («The Scottish Tree Trust»), под эгидой которого выискивал и получал гранты, скупал участки на вересковых пустошах в удалённых уголках Шотландии и сажал на них деревья. В грировском лесном обществе в основном крутился всякий сброд из рабочих районов города. Всех возрастов безработные, полусумасшедшие любители флоры и фауны, сутенёры и прочие маргиналы.
Группа из двадцати пяти студентов прибыла в Глазго из Москвы во главе с научным руководителем доцентом Солнцевым. Несмотря на то, что доцент ни слова не говорил по-английски, шотландцы быстро прониклись к нему пиететом, почтительно называли «профессором» и задаривали бутылками виски. Я, также как и Солнцев, не умела изъясняться на языке, и потому мы с ним держались друг друга и безостановочно трудились над распитием подаренного виски, пока остальные члены группы налаживали мосты с шотландскими аборигенами.
Нас поселили спать на низких раскладушках в залах грировской средней школы и кормили за гигантским столом в школьной столовой. В меню преобладала еда из консервных банок, напоминающая кошачью. Именно с той поры я на всю жизнь запомнила одно из афористичных речений Солнцева, сказанного им своим знаменитым хриплым голосом тональности а-ля Глеб Жеглов. Я начала говорить что-то нелестное в адрес желеобразных мясных тефтелей, поданных на обед. «Запомни, – жестко прервал меня профессор. – О еде, как о покойнике, нужно говорить либо хорошо, либо никак!»
Грир Харт был невысокого роста коренастым мужичком с мощными бицепсами, шарами перекатывающимися под футболкой, плотно облекающей торс. В молодости он был штангистом. Лысоватый, в очках на узко посаженных глазах, с аккуратно подстриженными усами и бородкой, лицом он поразительно напоминал знаменитого советского штангиста Юрия Власова. Грир был непререкаемый лидер принимающего нас шотландского сообщества. Входя в школьную столовую, где мы всем составом собирались для трапезы, он приветствовал нас зычным «Зиг Хайль!», шутливо изображая фюрера. «Я принёс вам мороженое!», объявлял он вслед, потрясая над головой большущей разноцветной коробкой.
Целый месяц прнинимающая сторона развлекала нас поездками по музыкальным фестивалям под открытым небом и по шотландским вискокурням с обязательным дегустированием производимого продукта. Посещение одного из природных резерватов грировского лесного фонда тоже состоялось. В солнечный день нас вывезли на северо-западное побережье Ирландского моря в часе езды от Глазго. Там, на полустрове Крэйгниш в окрестностях деревни Ардфёрн, Грир основал один из своих подопытных участков по облесению. В центре участка на холме, сплошь покрытом жёстким вереском, он построил незатейливый деревянный домик для привала членов «Шотландского Лесного Фонда».
В этот домик на несколько минут и ввалились московские гости, заполонив собой всё пространство. Потом ознакомились с процессом выращивания грировским обществом нового леса: все склоны близлежащих холмов были засажены крошечными ёлочками. Потом проскакали по дальним холмам, спустились к побережью и попытались окунуться в Ирландское море, шумными волнами атакующее подножья ардфёрнских холмов. Из купальной затеи ничего не вышло даже у имеющих моржовые наклонности. Несмотря на середину лета, температура воды в море была не выше десяти градусов тепла, и ноги, чуть ступив в воду, безнадёжно увязали в густых и липких темно-зелёных водорослях.
С сумбуром впечатлений в голове вернулась я из того, первого в моей жизни, заграничного путешествия. Про Шотландию я тогда успела понять
