балагур и весельчак, до сих пор он шел проторенной дорогой, предвкушая почет и блага, кои сулил ему Ираден. Но если Мават ставил перед собой цель, то вцеплялся в нее мертвой хваткой и не выпускал до последнего. Он делался угрюмым и безжалостным, так уж повелось с детства.
Если ты не видывал его таковым раньше, то узрел сейчас. Картина поразила тебя – или напугала. Не сводя с Мавата глаз, ты попятился и вполоборота схватился за стену – то ли удерживая равновесие, то ли из боязни сверзиться со ступенек. Развернувшись уже всем корпусом, уставился на свою руку, потом на сапоги, явственно ощутив слабую непрерывную вибрацию.
Слышишь меня, Эоло? Теперь слышишь?
Я взываю к тебе.
Для меня и мне подобных любые истории чреваты последствиями. Я должен либо говорить чистую правду, либо воплощать сказанное в реальность, иначе меня постигнет кара. К примеру, можно без опаски сказать: «Некий юноша ехал хоронить отца и вступать в наследство, однако обстоятельства сложились иначе». Уверен, такое случалось неоднократно, ведь умирающие отцы и наследующие им сыновья в мире не редкость. Но чтобы двигаться дальше, необходимы детали – конкретные поступки конкретных людей, влекущие за собой конкретные последствия, – и вот тут по незнанию легко согрешить против истины. Для меня безопаснее излагать только проверенные факты. Либо обобщать. Либо присовокуплять в начале: «Слыхал я вот какой сказ», перекладывая тем самым всю ответственность на первоисточник, чьи речи я передаю слово в слово.
Так о чем поведать? Слыхал я, жили-были два брата, и первый мечтал отобрать все, чем владеет второй, – любой ценой.
А еще слыхал про узника в башне.
А еще – про героя, пожертвовавшего собою ради друга.
Впрочем, есть у меня на примете история, ее и расскажу – без утайки.
Мое первое воспоминание – вода. Она повсюду, напирает со всех сторон, давит необъятной толщей. Тьма чередуется с тусклым колеблющимся светом. Махровые, похожие на цветы существа облепили океанское дно, их стебли колышутся в потоке, очищая воду для крохотных проплывающих мимо созданий. Рыбы с массивными, в броне из костяных пластин головами и алчущими пастями. Шустрые ракоскорпионы и трилобиты, спиральные раковины аммонитов. В ту пору я не знал этих мудреных слов, не знал, что свет, когда он вспыхивает, идет от солнца и есть что-то, помимо вездесущей, всепоглощающей воды. Я только постигал – без суеты и порицания.
Разумеется, мир существовал и за пределами подводного царства. Воздух, суша, голые камни, кое-где поросшие мхом, и крохотные, без единого листочка растения. Позже появились деревья, папоротники, полчища проворных обладателей экзоскелета, скорпионы, пауки, сколопендры, а со временем к ним присоединились рыбы, чьи пращуры выбрались из океанских глубин. Я не разделял их стремления к перемене мест и их любознательности. Не терзался вопросами.
Вероятно, я возник задолго до самых ранних воспоминаний, однако утверждать не берусь. Постепенно трилобиты исчезли – случилось это после землетрясения, пошатнувшего океанский рельеф и взбаламутившего спокойные воды вокруг меня. Затем все надолго погрузилось в ледяной мрак. Покрытые костяной броней рыбы вымерли, и под водой воцарились зубастые обладатели чешуи. Минуло немало времени – не знаю сколько, никогда не пытался подсчитать, но, судя по накопленному впоследствии опыту, прошло не одно столетие, – океан начал мелеть и мелел, пока я, не приложив к тому ни малейших усилий, не очутился на суше.
Лишь тогда появилось смутное осознание, робкая догадка, что я отнюдь не единственный во вселенной и есть существа мне подобные.
Новая и сухая (по сравнению с предыдущей) эпоха изобиловала ползучими гадами: амфибиями всех мастей; приземистыми остроклювыми рептилиями, истребителями папоротников и хвоща; исполинскими длиннорылыми и саблезубыми хищниками; мелкими двуногими хищниками, смахивавшими на несуществующих пока птиц. И миниатюрными мохнатыми зверьками, чем-то похожими на собак, которым только предстояло появиться в далеком будущем.
Я ничуть не походил ни на земноводных, ни на рыб, ни на трилобитов. Когда боги бурей пронеслись среди холмов, служивших мне обителью, я не сразу угадал их. Твердь содрогалась, воздух поочередно делался то холодным и сухим, то раскаленным и влажным. Деревья качались, дыбились – и пригибались к земле. Близлежащий склон раскололся надвое и рухнул в долину. Протекавшая в отдалении река вышла из берегов и затопила холмы, сметая копошащихся подле меня насекомых и птицеобразных рептилий. Меня бурный поток не сумел сдвинуть с места, однако почва подо мной надломилась.
Я много веков провел в неподвижном созерцании и научился различать обыденное. Мне довелось повидать немало яростных бурь. Чувствовать отголоски далеких землетрясений и вулканов. Но сейчас все было иначе. Впервые на моей памяти я ощутил страх.
Постепенно битва – а это была именно она – переместилась дальше. Однако зрелище потрясло меня до глубины души, заставив гадать, что это и повторится ли оно вновь.
Так я впервые узрел богов (не считая себя, конечно), хотя и не догадывался об этом. Все случилось так внезапно, так стремительно и напугало настолько, что я, вопреки обыкновению, начал целенаправленно озираться по сторонам, силясь постичь произошедшее.
Столетия спустя найдутся люди, готовые растолковать мое предназначение и обозначить мою истинную сущность. Собственно, с этим справились первые встречные. Однако в ту эпоху людей еще не существовало.
Удивлен? Принято считать, что боги не могли появиться вперед людей, ведь мы кормимся вашими подношениями и молитвами. Какой бог протянет на голодном пайке, без источника энергии?
Не знаю, за счет чего выживал. Знаю лишь, что выжил. До сих пор задаюсь вопросом, откуда виденные мною воинствующие боги черпали силы, чтобы передвигаться и крушить все на своем пути. Тем не менее откуда-то черпали – и не только они, но и многие другие, о ком мне довелось проведать лишь спустя много-много лет. Когда большинство из них канули в небытие. Даже сейчас у некоторых богов сохранился суеверный страх перед Древними. Поговаривают, кое-кто из Древних здравствует по сей день. Невероятно могущественные, неуязвимые, по слухам, они способны воскрешать мертвых.
Впрочем, выяснилось все это многим позже. Пока я, незыблемый, наблюдал и предавался раздумьям, твари подле меня преображались; менялись растения, деревья. Мало-помалу трава вытеснила мох, появились первые цветы.
И птицы, хотя я и вообразить не мог, насколько они усложнят мне жизнь в будущем.
Уверен, ничто не помешало бы мне презреть оседлость и, по примеру других богов, странствовать по белу свету. Однако меня никогда не тянуло к перемене мест. Мне нравилось греться на солнышке, в ту пору сиявшему
