Инвесторы денег на постройку не пожалели, и райончик получился просто загляденье. Дорогой, но очень миленький. Название долго искать не пришлось, как же называться такому кварталу, как не «Дорогомилово» — название хорошее, проверенное временем. Въезд и вход в новоиспеченное «Дорогомилово» осуществлялся по индивидуальным биометрическим пропускам. А если кому из жителей вдруг приходило в голову устроить вечеринку, то гостей впускали строго по спискам.
Единственной ложкой дегтя в медовом существовании жильцов элитного квартала было здание районного суда, построенное в незапамятные времена и удивительным образом сохранившееся, хотя на памятник архитектуры оно совершенно не тянуло. Почему это произошло, никто не знал, но здание суда торчало по соседству с колониальными домиками, как гнилой зуб среди белоснежных протезов. Дорогомиловцы неоднократно пытались добиться сноса здания, но все их петиции таинственным образом исчезали в недрах начальственных кабинетов, и районная Фемида продолжала вершить правосудие в двадцати метрах от элитного квартала.
По счастью, судебных дел было немного, и постепенно жители «Дорогомилова» привыкли к тому, что периодически к неказистому зданию подъезжают машины с зарешеченными окнами. Из машин вооруженные милиционеры выводят граждан в наручниках и все вместе скрываются в коридорах суда. После заседания граждане либо объявлялись невиновными и покидали присутственное место без наручников и с гордо поднятой головой, либо все те же милиционеры отвозили их обратно в тюрьму. При любом исходе покой жильцов квартала «Дорогомилово» не нарушался. Никто из осужденных не предпринимал попытку бежать, никто из освободившихся не рвался вновь попасть в лапы правоохранительных органов. Со временем посетители суда стали даже чем-то вроде местной достопримечательности. Ведь невозможно в полной мере ощутить свое благополучие, если не с чем сравнивать. А тут прямо под боком «Нью-Йорк — город контрастов».
Сложившееся равновесие рухнуло в день первого заседания по делу обанкротившегося фонда. С утра жильцам пришлось пробираться на своих машинах сквозь плотную толпу журналистов и любопытствующих, что не могло не вызывать раздражения. Солидные «бентли» и шустрые «феррари» и «мазератти» ползли медленно, потому что столпившиеся вокруг здания суда люди не обращали на них никакого внимания, а если и замечали вдруг сигналящий автомобиль, то дорогу уступали крайне неохотно. Ведь стоило кому-либо из журналистов сойти с удобного для обзора места, туда немедленно устремлялись коллеги. Один ретивый репортер даже залез на фонарный столб, пытаясь сделать снимки через открытое окно. Репортера быстро сняли, окно закрыли.
Первый день процесса не принес никаких сенсаций. Второй, впрочем, тоже. Сенсация появилась только на третий день — и к слушаемому делу не имела никакого отношения.
Некто Михаил Петров, обозреватель провинциальной газеты «N-ский вестник», находясь в отпуске, заехал в Москву навестить родственников. Так вышло, что время визита Петрова совпало с началом процесса над экс-главой пенсионного фонда. Шустрый Петров, в чьем основном ведении была колонка криминальных новостей, немедленно связался с главным редактором и быстренько переоформил отпуск в командировку. Правда, главред выдвинул условие: если в первые пять дней процесса ничего эксклюзивного Петрову добыть не удастся, то командировка заканчивается и Петров должен вернуться в город N., так как бюджет не резиновый и долго сидеть в Москве за счет редакции никому не дозволяется. Первые два дня оказались не слишком урожайными. Петрову удалось взять интервью у трех клиентов фонда. Материал с фотографиями был немедленно передан в редакцию. Наутро «N-ский вестник» вышел с заголовком «Мы не хотели в старости собирать бутылки». На следующий день провинциальный журналист сфотографировал элитный комплекс «Дорогомилово» и переговорил с тамошним охранником. Материал, сочиненный в результате данных действий, имел большой успех. Умело педалируя нелюбовь регионов к столице, Петров бойко обозначил проблему «Они в этот фонд деньги не вкладывали». Под гневным определением «они» подразумевались жители элитного поселка. Главный лично написал Петрову благодарственное письмо и пообещал продлевать командировку вплоть до вынесения судом окончательного вердикта. Однако на третий день по требованию адвокатов защиты слушания перевели в закрытый режим. Веского повода далее торчать в Москве у Петрова не осталось.
К вечеру третьего дня, истомившись в ожидании, он направился в небольшую кофейню на Киевской улице, где постоянно околачивались журналисты в ожидании сенсации. Сегодня там было особенно людно. Кто-то возмущался решением суда вести дальнейшие слушания при закрытых дверях, кто-то, напротив, жарко доказывал, что это было необходимо, дабы избежать тенденциозности в освещении процесса… Петрову все эти разговоры были до лампочки, ум его занимала гораздо более важная задача — как убедить главного продлить командировку. Неожиданно в голову ему пришла неплохая идея. Надо бы выяснить, сколько клиентов фонда проживает в городе N. А потом, в зависимости от результатов расследования, можно будет подумать и о статье. С заголовком, к примеру, «Среди пострадавших — наши земляки». Петров достал ноутбук и набрал в поисковой строке слова «город N., пенсионный фонд, пострадавшие…», немного подумал и добавил «самоубийства». На тот случай, если кто-то из обманутых вкладчиков свел счеты с жизнью или хотя бы предпринял попытку суицида. На запрос выпало более двухсот ссылок. Петров методично, одну за другой, начал их открывать. Как обычно, далеко не все ссылки работали; как обычно, часть из них уводила либо на недавно созданные каталоги, либо на сайты фривольного содержания. Однако попалось и кое-что интересное. Поначалу Петров не обратил внимания на самоубийства, совершенные в городе N. людьми далеко не пенсионного возраста. Заинтересовался он этим фактом лишь после того, как открыл пятую ссылку, сообщающую об очередном подобном случае. Это уже не было похоже на простое совпадение. Михаил немного подумал и набрал в поисковике слова «статистика самоубийств в городе N.». Результат запроса его удивил и озадачил одновременно. Поскольку в своей газете Михаил отвечал за колонку криминальных новостей, он прекрасно представлял себе ситуацию с преступностью в родном городе.
Город N. относился к числу тех, где жизнь идет медленно и неторопливо. Самая тяжелая работа в таких населенных пунктах — найти хоть какую-нибудь информацию для колонки о криминале. Насколько Петров помнил статистические данные, с которыми его регулярно знакомил самый главный милицейский начальник, за последние пятнадцать лет в городе N. было совершено всего одиннадцать убийств. Причем в пяти случаях убийцами были не местные жители. Самоубийств же было и того меньше — пять случаев за те же пятнадцать лет. И только в последние полгода статистика резко изменилась. Десять случаев суицида за столь короткий срок — для города N. просто невероятная цифра, апокалипсис районного масштаба.
Напрочь забыв о пенсионном фонде, Михаил Петров быстро вводил все новые и новые запросы, не гнушаясь даже такими не очень надежными источниками, как форумы, чаты и записи в «живых журналах». Вырисовывающаяся картина оказалась настолько интересной, что он не сразу отреагировал на вопрос официантки, не желает ли господин журналист заказать еще что-нибудь. Когда девушка повторила свой вопрос в третий раз, Петров с трудом оторвался от чтения очередного форума и решительно потребовал винную карту. В его руки плыла настоящая удача. Сенсация такого масштаба выпадает не каждый день. Некоторые всю жизнь ждут, надеются, ездят по горячим точкам — и ничего… А тут! Раскрыв карту, Михаил пробежал взглядом меню и заказал бутылку «Брунелло ди монтальчино». Главный, конечно же, будет орать и непременно заявит, что излишества газета оплачивать не будет. Два бокала пива, скажет главный, — это нормально, без подпитки ума ни один журналист работать не будет. Но заказывать бутылку вина из коллекции Александра барона фон Эссена… Он, Петров, что, в «Нью-Йорк таймс» работает? Главный, он всегда так; сначала наорет, но, когда увидит, какой материал подготовил Петров, мгновенно сменит гнев на милость. Потому что главный, он сам писать не очень любит, но зато у него чутье. Он лучше всех знает, когда какую информацию надо подкинуть публике.
