и вельможи начали оказывать ему особый почет. Случилось митрополиту Максиму во время своего последнего объезда русских областей побывать в той стороне. Игумен Петр со своей братией представился митрополиту, чтобы взять у него благословение, причем поднес ему икону Богородицы собственного письма.
Вскоре потом митрополит Максим скончался (1305); он был погребен уже не в Киеве, а во Владимире-на-Клязьме, в соборном Успенском храме. Некто игумен Геронтий, вероятно с согласия великого князя Михаила Ярославича, завладел митрополичьей кафедрой и утварью и отправился в Царьград для поставления в митрополиты. В то же время Юрий Львович, князь Галича и Волыни, задумал по смерти Максима исполнить давнее желание галицких князей, то есть устроить особую Галицко-Волынскую митрополию. С конечным упадком Киева и явным стремлением митрополитов основаться на северо-востоке, в Суздальской земле, естественно усилилось в Галиче желание иметь для Юго-Западной Руси своего отдельного иерарха или, по крайней мере, утвердить в нем местопребывание всероссийского митрополита. Юрий убедил ратского игумена Петра отправиться в Царьград с галицким посольством и с княжьей грамотой к патриарху Афанасию. Судьба устроила так, что Геронтия противные ветры долго задержали в море, а плавание Петра было скорое и благополучное, и он успел ранее своего соперника прибыть в Константинополь. Афанасий и византийский двор благосклонно приняли просьбу галицкого князя, и Петр был рукоположен в митрополиты. Но патриарх на этот раз, как и прежде, неодобрительно отнесся к мысли о разделении Русской митрополии: Петр при поставлении своем получил обычный титул митрополита Киевского и всея Руси. Когда вслед за тем прибыл Терентий, патриарх отказал ему в посвящении, отобрал у него все священные принадлежности архипастырского достоинства и передал Петру; в числе этих священных предметов находилась и та икона Богородицы, которая была написана Петром и поднесена Максиму (1308).
Новопоставленный митрополит, подобно своему предшественнику, хотя первое время пробыл в Киеве, однако потом утвердил свое пребывание не здесь и не в Галицкой земле, а в Суздальской во Владимире-на-Клязьме, то есть в соседстве с великим князем. Отсюда, из Владимира, он совершал многотрудные странствования или объезды по русским областям для устроения церковного порядка, причем старался водворять вообще внутренний мир и воздерживать беспокойных князей от их нескончаемых распрей за волости. Распри эти сопровождались великим разореньем, ибо соперники обыкновенно искали помощи у татар и сами приводили отряды этих хищников в русские области.
В Северной Руси, однако, часть духовенства, по-видимому, была недовольна возведением на митрополичий престол галицкого кандидата. Главным противником ему явился тверской епископ Андрей, сын полоцко-литовского князя Герденя, вероятно на основании своего знатного происхождения питавший честолюбивую надежду самому занять митрополичью кафедру и теперь снедаемый завистью. К патриарху Византийскому отправлен был какой-то донос на Петра, и настолько важный, что патриарх прислал ученого клирика для разбора дела в совокупности с русским духовенством. По этому делу съехался церковный собор в Переяславле-Залесском. Когда прочтена была обвинительная грамота и поднялись на соборе прения и шум, Петр сказал: «Братия и чада о Христе, я не лучше Ионы пророка; если из-за меня такое великое волнение, то извергните меня, и да утихнет молва». Дело, однако, кончилось обличением клеветников, и Андрей, вероятно, раскаялся; по крайней мере, Петр простил его и сказал: «Мир ти о Христе чадо, не ты сотворил сие, но изначальный завистник рода человеческого, дьявол». В какой-то связи с этим собором находилось также обличение возникшей около того времени ереси, зачинщиком которой явился один новгородский протопоп: он учил о погибели земного рая и хулил монашество, так что, увлеченные им, многие иноки покинули монастырь и вступили в брак. На соборе Переяславском, кроме ростовского и тверского епископов, многих игуменов и священников, присутствовали и некоторые князья со своими боярами, именно тверские княжичи Дмитрий и Александр; а главное, тут находился Иван Данилович Калита, сидевший тогда на Переяславском уделе. По всем признакам он держал сторону митрополита, тогда как во главе противников последнего стоял тверской епископ, и, вероятно, не без поддержки своего князя. Нет сомненья, что здесь завязались тесные, дружеские отношения Петра митрополита с Иваном Калитой, которые впоследствии немало способствовали возвышению Москвы. Когда же вскоре затем великий князь Михаил Ярославич вздумал отнять Нижний Новгород у потомков Андрея Городецкого, то митрополит Петр, как мы видели, воспрепятствовал дальнейшему походу тверской рати[4].
Около того времени восстановилось единство татарской Орды, нарушенное в особенности ханом Ногаем, который долгое время самостоятельно властвовал в степях черноморских. Поставленный с его же помощью в Золотой или Волжской Орде хан Тохта пошел на него войной. Престарелый Ногай потерял битву на берегах Южного Буга и в бегстве был смертельно ранен каким-то русским всадником из войск Тохты (1299), после чего Ногаева Орда воссоединилась с Волжской. Объединение, а следовательно, и усиление Орды, конечно, отозвалось и новым отягчением татарского ига над Россией. Тяжесть его почувствовалась еще более при новом хане Узбеке, который был племянник и преемник Тохты (1313). Этот молодой хан, воспитанный в магометанской религии, возобновил и укрепил в Золотой Орде мусульманство, упавшее в царствование его дяди, который воротился к вере своих предков. Умный и энергичный Узбек снова возвел Кипчакское царство на ту же степень могущества и возвратил ему те же пределы, которые оно имело при первых своих ханах, Батые и Берке.
По установившемуся обычаю, при воцарении нового хана к нему на поклон являлись подчиненные владетели и хлопотали о новых для себя ярлыках или грамотах. В том числе приехали и русские князья с Михаилом Тверским во главе. Узбек утвердил за Михаилом великое княжение Владимирское, однако продержал его в Орде более года, прежде чем отпустил в Русь. С Михаилом ездил в Орду и митрополит Петр, также согласно с установившимся обычаем, чтобы хлопотать о подтверждении тех льгот, которые были даны русскому духовенству первыми татарскими ханами. Несмотря на свое усердие к мусульманству, Узбек остался верен Чингисхановым правилам веротерпимости и приказал выдать митрополиту новый ярлык. Сим ярлыком запрещалось баскакам, таможенникам, данщикам и всяким татарским чиновникам производить какие-либо поборы с имущества церкви и всего духовенства, а митрополиту вменялось в обязанность только молиться за хана, его семью и его царство[5].
Но в то именно время, когда Михаил Тверской считал обеспеченным за собой великое княжение, он принужден был вступить в смертельную борьбу с Юрием Московским. Поводом к ней послужили отношения новгородские.
Уже со времен Андрея Боголюбского и Всеволода III все великие князья Владимирские стремились подчинить себе Новгород и держать его посредством
